- Шон, прости, ты не видел Аарона? - в этом хаосе легко было потерять не просто вещь, а даже подростка, пусть не высокого, но кипящего энергией, словно вулкан во время извержения. Меган - один из многочисленных помощников режиссера-постановщика шоу, бесцеремонно распахнула дверь в гримерку и оглядела помещение взглядом ищейки. Ей было все равно, что парень стоял в одних трусах и плевать она хотела на тот бардак, что творился в тесноватой для пятерых парней комнате с зеркалами. Ее цепкие пальцы уже тянулись к столику, за которым визажисты только что гримировали потерявшегося, словно под фотографиями референсов и списком одежды можно было припрятать Карпентера.
- Он...он вышел, кажется в туалет или поесть, - сухой и непослушный язык ворочался с каждой минутой все хуже и хуже. А голос теперь казался противным и словно чужим. Шон прокашлялся, пытаясь отвлечь себя от панических мыслей воспоминанием о том, что слышал несколько минут назад от Аарона. Но в голове была каша из аккордов, слов песен, слов, которые надо говорить журналистам и которые не надо говорить нигде. Меган нахмурилась, выругалась и выхватила рацию за-за пояса:
- Джо, найди мне этого засранца, ему на сцену через десять минут. Уже через восемь.  Посмотри в туалете и у автоматов с едой, - пошарив по столику гримеров, словно по собственному, Мег выдохнула так, словно наконец то вспомнила, как дышать. Облегчение, которому Шон бы позавидовал.
- Волнуешься? Это нормально, все всегда волнуются, но ты молодец. Не лезь руками в лицо и не кусай часто губы, все испортишь. Ответы журналистам выучил? - присев рядом, девушка обдала Шона стойким сигаретным ароматом и специфичным, таким узнаваемым теперь запахом сцены. Другой жизни. Шон прочистил горло еще раз, в ушах появилась страшная, непонятная глухота и последние слова Меган утонули в вате. Но парень кивнул, она с самого утра спрашивала одно и тоже, забывая в потоке дел, с кем говорила, а с кем еще не успела. Ее слушались только когда она поднимала голос, громкий и лающий от сигарет. Слушались даже грузчики, осветители, работники сцены и еще сотни человек, которые напихались в этот стадион, словно мухи в банку с медом.
Не смотря на рекламу, билетов на начало турне было распродано чуть больше половины, что уже было показателем интереса к проекту. Интереса к нескольким начинающим и никому не известным молодым талантливым людям, чей пример тут и сейчас мог бы стать образцом того, как просто в Америке за одну ночь стать знаменитым. Мег убрала осторожно упрямый завиток у Шона со лба и нахмурилась, понимая, что стилисты пожалели лака на это буйное безобразие.
- Отцу сказал? - в рации у девушки тихо шуршало, шоу давно началось и иногда это шуршание перебивалось отчетом о том, что происходит на сцене. Четкие и не понятные термины сыпались без конца, а потом до гримерки доносились голоса и аплодисменты. Кажется, чем ближе к финалу, тем зрители становились громче и громче. Выступление Шона закрывало сегодняшнее шоу, если не считать пару выходов в дуэте, которые прошли, словно в дурном сне, поэтому у них было время поговорить. Шон кивнул, укладывая подбородок на гитару и обнимая инструмент. Это успокаивало хоть как -то.
- Он расстроился и долго молчал в трубку. В этом он весь, - хмыкнув, Шон все таки прикусил губу, ощутив на языке сладковатый привкус масла. Меган пихнула его в бок, напоминая о просьбе по макияжу.
- А мама? - в рации у девушки послышалось ее имя, кажется нашелся Аарон, но оставлять юношу одного сейчас Меган не спешила и Шон был ей благодарен. Ему действительно надо было поделиться с кем-то своими переживаниями, иначе он сойдет с ума.
- У нее дела в Эйджаксе, она обещала посмотреть в записи, поэтому..., - Шон молча достал телефон, вытянул руку и сфотографировал себя с озадаченной Меган.
- Я снимаю для нее всю кухню, хочу показать ей, насколько это огромная работа и как это здорово. Спасибо, - Меган приобняла за плечи Шона и пообещала, что этот праздник закончится раньше, чем она помрет. "Выживет только сильнейший!"- с таким воплем она тут же бросилась прочь, под гул толпы, доносившийся до гримерки. Кажется, пришла очередь Аарона Карпентера дарить этой толпе свои песни. Шон со стоном сполз на пол, мысленно прося прощения у стилистов, но сидеть неподвижно уже не было сил. Прикрыв глаза, парень досчитал до десяти и затаил дыхание, вслушиваясь в собственное глухое сердцебиение. Турне только начиналось, сегодня первый день и настоящий праздник, если верить организаторам, но у Шона на душе пустота и высасывающее ощущение одиночества. Он познакомился с участниками, почти сдружился с каждым на репетициях, но чем ближе был день Х, тем сильнее Шон выделялся на общем фоне. Ему казалось, он больше всех не готов, с ним больше всего работают преподаватели по вокалу, к нему придираются даже световики, а уж что говорить про звукорежиссера. И все это наворачивается внутри на вертел, стягивает внутренности и мешает быть самим собой. Тем, ради кого зритель и пришел сюда.
- Тебе плохо? - над ним навис Тейлор Канифф, посредственно бравший высокие ноты, но пишущий какие-то простые, запоминающиеся песни, смешивая их с рэпом. Выходило не совсем плохо, если бы у Тейлора было поменьше гонора и побольше тяги с занятиям. Но, как все рэперы, образование ему необходимо было только для крепкой связки -учеба- проеба.
- Мне надо пять минут, голова раскалывается, - Шон приоткрыл один глаз, Тейлор никуда не испарился, стоял, звенел своими цепями над душой, словно торговец на арабском рынке. Канифф был бледен, взмокшая майка липла к его  торсу, а лицо блестело от пота. На сцене было жарко, от музыки без мониторинга закладывало уши, а если воткнуть оба наушника - ты словно нырял в пустоту. Не слышно было зрителя. И это раздражало.
И все таки это было его первое, настоящее выступление. Он начала и до конца, где каждая минута, каждая секунда - яркая, отчётливая вспышка чего-то бОльшего. Иногда свет падал на трибуны и Шон мог различить лица гостей. Их было не так много, но кто-то даже держал плакаты с именами участников и вопил песни вместе с ними. Подростки, чуть младше самого Шона, смотрели на сцену с восторгом и обожанием. И ожиданием. Финальный аккорд, где каждому досталось по строчке из песни, написанной ими же. Конечно, они ее репетировали, конечно, их удивление выбору было спланировано, но вот уходили со сцены все кубарем не запланировано. Замешкавшийся Джек Гилински запнулся, почти упал, образовалась заварушка, на Шона кто-то напрыгнул сверху, вопли заглушал салют и громкое объявление о том, что следующий город - Лос -Анжелес.
- Джуди, поправь грим, у нас десять минут. Снимите с ним микрофоны, полотенца раздайте, Гилински! Помните, ничего лишнего не болтать, улыбаться и не просить освобождения от рабства, - Меган уже переключилась на подачу автобуса, который бы увез ребят в аэропорт, ругаясь из-за того, что транспорт подали не к тому выходу. Для журналистов выделили каких то двадцать минут, усадив всех участников за стол. Конференция обещала быть короткой, в импровизированном зале не набралось и половины желающих взглянуть на восходящих звезд. Но Шону и одной было достаточно. Пшеничная копна волос, вздернутый кончик носа и серо-голубые глаза. Шон откупорил бутылку и глотнул воды, пытаясь не смотреть больше в сторону Кэрри. Но зал был настолько маленьким, что взгляд невольно натыкался на нее снова и снова. Шон сидел в том же, в чем выступал - белой обтягивающей футболке, промокшей на спине насквозь. Теперь ему казалось, что по спине снова заструились неприятно щекочущие капли пота. Он бросил что-то в ответ на вопрос продюсера шоу, который всем своим видом показывал, что доволен первым днем и особенно Шоном. Когда суета с фотографиями и приветствием закончилась, Мартинс все таки бросил еще один взгляд на Кэрри и усмехнулся. Едва заметно, одними губами. Значит, она решила за них двоих. А теперь что же? Его очередь?
- Можем начинать, у нас есть пол часа, самолет еще не научился ждать наших звезд, - шутка от продюсера разрядила обстановку, волнение постепенно отпускало и многие выдохнули. Но не Шон, сидевший на своем стуле, словно в клетке, которая ему была тесна.

Адреналин не давал ощутить усталости, мучала жажда, тревога, но вместе с тем подмешивалось робкое чувство превосходства. Над всеми. над самим собой вчерашним. Сладкое, упоительное и, Шон это знал, короткое. С его складом характера завтра он будет требовать от себя прыгнуть чуть выше, чуть дальше. Если это и было счастьем, то каким-то приторным, поддельным, как наркотик, который облегчает твою жизнь на короткое мгновение. Но проблемы никуда не исчезнут, когда спадет эйфория. Посыпались первые робкие вопросы, журналисты понимали, что единицы участников завтра станут настоящими звездами, музыкальный Олимп тесный, жестокий и не готов принимать молодые и свежие лица, потому что  мир стремительно менялся и конкуренция теперь шагала от "живого" исполнения. Люди научились разбираться в том, что слушают, научились самостоятельно делать выбор не выходя из дома. Решали уже не толстые кошельки, а количество подписчиков на платформах. Сравнять шансы, дать миру что-то новое и качественное, задрать планку выше. Еще выше. Шон нервно улыбнулся на какой-то вопрос журналиста в очках о выборе между карьерой, семьей и образованием. Кто бы что не говорил, как бы Мег не заставляла их выучить ответы, а под вспышками фотоаппаратов, под скептически настроенными взглядами окружающих, тебе кажется, что твои слова - глупость несусветная, еще хотя бы пару фраз и над тобой будет смеяться весь зал. А может и вся Америка.
- думаю, важно найти правильный баланс и отдавать себе отчет в том, кто ты и куда ты стремишься. Семья для меня всегда остается на первом месте и я благодарен им за поддержку. Мам, я тебя люблю. Когда ты в начале пути очень важно ловить каждый шанс, учиться у лучших, брать от окружения по максимуму, чтобы потом отдавать. Я благодарен организаторам проекта за такой опыт, -никогда еще Шон не ощущал себя так мерзко, даже когда лгал учителям в школе. Его нутро сейчас противилось, он слушал себя и понимал, что даже голос звучит как то иначе. Фальшиво чисто, высоко. Отец был против. И его аргументы были логичны, правильны, к ним стоило прислушаться, однако, Мартинс как никогда ранее, вдруг резко осознал, что отдаляется от родителя. Может взрослеть не так уж и плохо? Рядом что-то отвечал Тейлор Канифф, бубнил про тяжесть выбора и понимание всей ответственности, обещая не подвести всех тех, кто верит в него. Верили, кажется, только друзья и близкие у каждого из парней, но говорить это вслух никто не решался. Вечер был слишком хорошим, чтобы тыкать каждого в реальность. Но реальность все таки нагнала Шона, накрыв с головой воспоминания полуторамесячной давности. Может, чуть больше, он не вел счет дням сначала из-за суеты в Португалии, где жизнь оказалась абсолютно другой, подчиненной другим понятиям и ценностям, а после возвращения бумажная волокита с поступлением и контрактом. Как организаторам удалось добиться, чтобы Шон удаленно занимался, остается загадкой. Но теперь в его расписании появились часы, полностью загруженные лекциями, а заниматься надо было не только музыкой, но и вокалом. Присланные университетом списки литературы на будущий год и темы для изучения ужаснули, в каждом семестре обязательна была личная явка, как гарант перехода на следующую ступень обучения. Когда и каким образом Мартинс планировал лично посещать университет при таком плотном гастрольном графике оставалось вопросом. Так что вольно-невольно, но мысли о Кэрри и ее уходе отошли на второй план, вытесненные новой жизнью. Нью-Йорк оказался суетливым, шумным и другим городом, в Канаде Шону было спокойно и душа отдыхала, дома он знал все и это знание подпитывало его изнутри. А здесь парень столкнулся с ощущением собственной незначительности, огромный город давил, подпирал под себя и смешивал с многочисленными людьми, делая тебя безликим. Это нервировало, как и осознание того, что он не приспособлен к самостоятельной жизни абсолютно. Домработница не придет, не приготовит обед, не уберется и не постирает. Желтый Порше остался в Канаде, как воплощение его прошлой, теперь уже детской жизни, а новая еще и не наступала и это болтание в жизненном бульоне Нью-Йорка нервировало.
От прозвучавшего вопроса все переглянулись. Его не было в списке заранее заготовленный, засуетившийся рядом Тейлор, оглядывающийся на позади стоящего продюсера, выразил общую растерянность. Что можно и нужно отвечать, если весь твой опыт, как у исполнителей ритм энд блюза в начале пятидесятых. Что увижу и почувствую, о том пою. Но тогда, после войны, это было нормально, люди из простых сел тянулись в крупные города, где не переставали петь свои песни о тяжелом труде.
- Я не назвал бы это опытом, мне девятнадцать, чему вы можете научиться у подростка такому, чему не научила вас жизнь? - Канифф пожал плечами, под общий одобрительный гул и смешки. Шон кивнул, в чем то сосед был прав. Хотя вот Каниффу все сочиняли, он только исправлял пару слов, а Джек Гилински, если вдуматься в смысл песен, лучше бы не сочинял вовсе.  Но их объединили ради шоу с Джеком Джонсоном, но пока у дуэта за плечами только одна песня.
Шон молчал до последнего, разумно давая себе время подумать и разобраться в себе. Хотя, в голове было пусто, а на сердце тяжело, как от тупого удара. Он пробовал еще и еще раз подобрать слова, но вместо осмысленного предложения, на языке вертелся только один вопрос "Почему ты меня оставила? Почему ты предала нас? ".
- вдохновение приходит от девушек, которые мне нравятся, или от девушек, которые причиняют тебе боль. Всегда буду говорить, что женщины - не реальные создания, потрясающие и удивительные. И..эм..талантливые люди. Да. Это мощнейший допинг для меня. «Queen», «Coldplay», мне всех перечислять? - улыбка в микрофон, глоток воды. Все одобрительно засмеялись в ответ, а Мартинс выдохнул, украдкой бросая взгляд на Кэрри. Он честен с ними, с ней. Хотя, может быть, она этого и не заслуживает.
Кто-то из журналисток выкрикнул вопрос о том, заняты ли сердца участников, но  организаторы сослались на жесткий тайминг и предложили всем встретиться через пару дней в лос- Анжелесе. Кажется, это был финал официальной части, а неофициальная началась как только все загрузились в автобус и поехали до аэропорта. Шон успел только переодеться в чистое и умыться, надеясь, что по прилету от него не будет разить за километр. Тело требовало душ, а не сна, возбужденные и напившиеся энергетика во время концерта, парни больше напоминали плохо управляемый детский сад, готовый разнести автобус. Как Мег не следила, но алкоголь они все таки протащили в пакетах с соком, так что по приезду в аэропорт вся эта шумная компания превратилась в плохо организованных вялых молодых людей. Семь часов перелета, снова автобус до гостиницы и ворчащая Мег, которой не достался кофе в автомате.
- Досыпаем, потом съемки, потом репетиция, - зевая и закрываясь в собственном номере, менеджер зло зыркнула на молодость. Той и не требовалось особых усилий, чтобы выглядеть перед камерами прилично. Может, в душ сходить, а то остатки фанаток разбегутся. Совсем раннее утро, на часах не больше шести, из окна номера вид суетливой улицы, машины и просыпающийся огромный город. Точно такой же, вот только они уже другие. Телефон не умолкает от сообщений в твиттере и инстаграме, пришлось отключить оповещение. Кажется, им пишет весь Нью-Йорк. И надо бы почитать, что. Но у Шона есть дело поважнее.
" я видел твое имя среди утверждённых журналистов для шоу, если это не ошибка. Нам надо поговорить"
Он ищет ближайшее к концертному залу кафе, сбрасывает геолокацию на давно выученный наизусть телефон и подумав, добавляет третьим сообщением.
" 9 рm. Merci"

Организм решил, что ему не стоит тратить время на сон, даже после теплого душа и чая с мятой Шон просто валялся в кровати, переписываясь с сестрой и листая ленту. Сердце делало кульбит всякий раз, когда всплывало его имя или фотография, мозг вчитывался и не понимал смысла слов, люди с осторожностью писали "сколько еще бойз бендов мы переживем", "почему взяли его, у него ноль таланта", а некоторые не стеснялись в выражениях, обозначая, что ни голоса у участников нет, ни нормального лица. У участников. Шон пытался отгородиться внутренне от остальных, ведь конкретно про него писали много хорошего, но здравый смысл подсказывал не расслабляться. Это еще ничего не значило, тур в самом начале и набирает обороты, в Лос- Анжелесе уже все распродано на два дня, реклама делает свое дело, проще было услышать про MAGCON, чем узнать новости по телевизору или радио. На них делали ставки, могли ли ребята не оправдать надежды?
Завтрак проходил, как выразилась Мегги, без отрыва от производства. Длинный стол завален контейнерами с едой, а рядом работает яркая вспышка и слышится звук затвора. Они еще не умеют и учатся позировать, поэтому им подсказывают сильные и слабые стороны лица, стилисты доводят образ до совершенства и так раз пять, пока с каждого уже не начинает капать пот. В студии не включают кондиционеры, берегут связки участников, работает вентиляторы, но воздух нагревается от освещения и вспышек быстро. К счастью есть балкон, куда все выбегают в свободную минуту и глотают свежий воздух, словно рыбы, выброшенные на лед. Шону выдают полотенце, советуют меньше шевелиться и не лезть руками в волосы. Какой-то умник придумал надеть на него черный пиджак с шелковой черной рубахой, большого размера. Стилисты булавками подкололи на спине лишнее и умоляли Мартинса не выходить никуда лишний раз никуда, а подождать своей очереди у вентилятора. Он так и простоял, сомневаясь, что фотографии получаться с счастливым выражением лица.
Но по итогу все остались довольны, даже слишком, Мег с завистью пробубнила, что Метью можно было работать моделью на пару с Шоном, если они передумают выступать. После время пошло еще быстрее. Занятие по вокалу, перерыв, еще раз занятие по вокалу, репетиция и запись. Репетиция и снова запись. Им нужны были фонограммы на тот случай, если все таки кто-то сорвет голос и не сможет петь. Петь качественно, для шоу это было важно, так как зритель настолько искушен и рынок перенасыщен не самым лучшим контентом, то им приходится лезть из кожи вон.
- Еще раз. Выше можешь? Не рви, а плавно, на тон выше, - Барт, если бы не был продюсером и создателем шоу, был бы дрессировщиком в цирке, не иначе. Его требовательность доходила до абсурда, стремление к идеальному была притчей во языцех в музыкальном мире. Барт Бордерлон пел и сочинял и делал это настолько отменно, что мог себе позволить не выступать года три, а потом выдать несколько хитов подряд и написать пару песен между делом. Барта было за что любить, его рыжие взъерошенные волосы, молодёжный сленг в почти сорок лет, простая одежда, радостная улыбка и этот участливый взгляд. Все это заманивало тебя в сети Борделона, а как только он ощущал, что ловушка захлопнулась, а между вами началась некая химическая реакция, он начинал действовать. Требовать, давить, орать на тебя, обещать выгнать с шоу, потому что ты не можешь. Ничего не можешь. Совсем, как Джеки Джонсон. Шон стащил наушники на шею, запись затягивалась,  на часах уже было семь вечера. Джонсон психовал, это был его предел, он не дотягивал до фальцета Мартинса, хотя у Шона самого на высоких нотах начинался хаос. Но у Джеки даже форшлаги были смазаны, поэтому Барт уже орал.
- Не могу я выше, вы его слышите?! А меня?  Я не буду с ним петь! - в воздух полетели листы с нотами и словами, Джеки вылетел из стеклянной коробки для записи, снося собой Шона. Барт отзеркалил действо с бумагами, только молча, с какой то угрозой в глазах, от которой Шону стало не по себе.
- Всем спасибо, до завтра! Джек, зайди ка ко мне в кабинет, мальчик мой !! - за дверью студии послышался крик, Джек орал так, что Шон завидовал. Вот оно, незамысловатое и такое упоительное удовольствие - крик, зов о помощи, просто выплеснутая эмоция. Шон прокашлялся, ему казалось, еще минута и он тоже заорет, да так, что сорвет голос. За весь день Бордерлон ни разу не сделал замечания ему, ни единого слова одобрения или привычной шутки. Значит ли это, что Шона уже списали со счетов? Или? Парень попытался задержаться, но важных причин не отыскалось, работники студии методично тушили свет и сматывали провода, кто-то пытался еще сводить голос и музыку, но Мартинс был тут чужим с той минуты, как Барт ушел. 
До девяти оставалось чуть меньше часа, достаточно времени, чтобы подумать о них с Кэрри и что-то решить. Если не решилось раньше, после того письма. Не решилось же? Шон не знал ответа на этот вопрос, лично для него эта страница так и осталась не перевернутой и саднила воспоминаниями. Вчера он готов был убежать от этого ощущения, едва увидел свое прошлое во плоти, но сегодня его что-то подтолкнуло к единственно -верному решению. В кафе было не многолюдно, теплые летние дни горожане предпочитали проводить на свежем воздухе, а не в зданиях. Шон попросил столик подальше от выхода, а официантка - его автограф и фотографию, робко спросив, не Мартинс ли он.
Через пол часа на столе стоял чайник с чаем и яблочный пирог, который Шон не просил, но девушка настояла, чуть ли не подпрыгивая от счастья и внимания Шона. Он смущенно благодарил раз за разом за заботу и уже не рассчитывал, что останется один, как появилась Кэрри.
- Привет. Да, - вроде тепло, а его бросило в холод, не помогла даже футболка и лонгслив, пальцы по привычке забрались в волосы, непривычно жесткие от стайлера. Шон прокашлялся, улыбнулся еще раз официантке, которая окинула Кэрри оценивающих взглядом, но ретировалась, кривя губы.
- Да, красиво звучит, - склонив голову так низко, что плечи ссутулились, парень дернулся, словно от удара под дых. Но головы так и не поднял. Ему было тяжело смотреть на лучшее в своей жизни и ставить штамп "Прошлое".
- Знаешь, я все это время хотел тебя спросить: почему? Почему ты ушла вот так, почему, Кэрри? Я хотел тебе позвонить, но мне было страшно услышать правду и жить с ней. А вчера, когда я тебя увидел, я понял, что живу с ней, просто мне ее никто не озвучивает, эту правду, - вместо набора банальных слов о погоде и комплиментах о внешнем виде. Вместо дежурных улыбок и предложения выпить вкусный чай. Вместо молчания. Шон заговорил чуть хрипловатым и уставшим после долгой репетиции, голосом, падающим до шепота. Такого тихого, что можно было лишь догадываться о смысле. Парень замер, все еще склонившись к столешнице головой и перебирая волосы на шее. Его потряхивало.
- Теперь ты расскажи, каково это? Жить с твоей собственной правдой? Кажется, совсем не плохо, да? - на Кэрри посмотрели красные, уставшие и мокрые глаза. Шон старательно кусал губы и держался из последних сил, пряча эмоции в глотке остывшего чая и за нервным скатыванием рукавов одежды до локтя. Он забывал дышать, забывал моргать, забывал об окружающем мире, а в голове предательски играла песня, которую Джек так и не смог записать.

Шон слушал, но не слышал, что еще страшнее- не хотел понимать слов Кэрри. Перед глазами мелькали еще не забытые картины прошлого, четкие, полные звуков, запахов. И боли. Ему повезло в жизни, что ни говори, а дожить до восемнадцати и ни разу не испытать подобное - редкий и отвратительный случай. Был бы Шон младше, был бы наивнее, ждал бы другой любви, верил бы. Но в восемнадцать у человека обостряется мироощущение, чувства, эмоции, эмпатия плещет через край, главное- верить, верить в себя. Но Керри Рейес хватило одного листа бумаги, что втоптать эту самую веру в землю. Он перечитывал по буквам, по слогам, по строкам, складывал знакомые звуки в слоги и боролся до последнего абзаца. До самой точки дрался с самим собой за них двоих, комкал края бумаги и трусливо переходил на следующее предложение. В этом вся Рейес, до конца оставляющее за собой право писать старомодные письма, отдавая бумаге сакральное. Не телефону, не социальным сетям, которые бездушно будут хранить набор букв, ровных и правильных, а бумаге. Неровные строчки, пляшущие буквы, зачеркнуто, размыто в углу, словно кто-то капнул воды. Шон помнит каждый дюйм того письма, словно оно писалось на его коже. Выпускной прошел. Танец с красивым мальчиком школы получился запоминающийся, в альбоме фотографии будут самые красивые, чего еще для счастья надо? Ничего. С такой же пустотой Шон покидал Канаду, улетая к отцу в Португалию. Эти дни должны были быть самыми лучшими, словно детство еще чуть-чуть задержалось, на целое лето, все равно, что глотнуть на последок воздуха и спрыгнуть с вышки в воду. Не страшно, ты уверен в том, что тебе достаточно кислорода. Шон смотрел на удаляющиеся взлетные огни аэродрома, а под ребрами ныло и немело, мешая даже говорить. Он не смог молчать, Челси так хорошо его знала, что при первом же взгляде на хмурого брата без слов поняла - случилось то, что обычно случается в жизни каждого подростка. Просто у придурка- братца в силу его смазливого личика такое впервые, кто же в здравом уме расстанется с кареглазым, подтянутым брюнетом с золотистым загаром? Шон словно гадкий утенок к шестнадцати годам превратился в лебедя, хотя Челси исправно называла его напыщенным самцом шимпанзе и даже беззлобно воскликнула: " Ну, хвала Господу, нашлась умная и знающая себе цену девушка. Покажи мне ее, я пожму ей руку!" . Надо отдать ей должное, тайну она сохранила, отец просто думал, что у сына после школы страх будущего, тем более из университета не было долго известий, поэтому с расспросами не лез. Постепенно в блокноте, который подарила бабуля, когда узнала, что ее внук пишет песни, появлялись сначала скупые строчки, потом целые столбцы, едва умещающие на одной странице из-за размашистого подчерка Шона. Строчки спутывались с рисунками, парочкой быстрых фото, крошками пляжного песка и соломинками сухой травы, датами, которые Мартинс хотел запомнить, а телефон для этого не подходил вовсе. Он запрещал себе пользовать им, зная, что обязательно полезет в социальные сети, высматривать Кэрри.  Как она без него, с кем встречается, что делает, поступила ли? Это волновало чуть ли не больше, чем собственная дальнейшая судьба, а потом все стало сходить в притупленную глухую пульсацию где-то глубоко в сердце. Музыка помогала, спасала в бессонные ночи, скрадывала часы тревоги на рассвете и заставляла забывать. Они с сестрой больше не говорили на эту тему, Челси нашла занятие поинтереснее: таскала Шона за собой в свою компанию молодежи, пытаясь выбить клин клином. Знакомила брата со всеми подряд, бегло общаясь за него на португальском и поясняя каждой, кто ей приглянулся, что Шону почти девятнадцать, музыка- это дурь, на самом деле он мечтает жить в Португалии и выращивать апельсины тоннами.
Не понятно, что сработало лучше: то ли рассказы сестры, то ли тот факт, что Шон через полторы недели смог сносно объясняться с местными, но так он познакомился с Паулой. Как потом оказалось, та владела и английским, но ее забавляло, как Шон пытается с ней разговаривать, путая слова. Она была старше на пару лет, уже училась в университете Лос- Анжелеса, работала на сборе апельсинов и заодно навещала родителей. Шону казалось, он смотрит в свои собственные темно-карие глаза, только в них вместо золота, угадывается зелень. Паула много улыбалась, мало говорила о себе, не любила загадывать на перед и предупредила - не привыкать и не влюбляться. Ей, как и Шону, на этот короткий отрезок лета не хватало чего-то или кого-то, но отправляться на поиски было или рано или лень, поэтому Паула запрещала вообще говорить о них вслух. Как запрещала Шону винить себя в случившемся и вообще, искать виноватых, все сложилось так, как каждый хотел, стоит подумать об этом завтра, а еще лучше - никогда. Иначе можно свихнуться молодым и не успеть попробовать эту жизнь. Иногда девушка напоминала Мартинсу спелый, ярко-оранжевый апельсин, переполненный сладким соком. Он "пил" его и позволял себе забыться и забывать Кэрри Рейес. От Португалии осталась татуировка, вторая серьга в ухе, записная книжка, пропитанная запахом апельсиновой цедры и телефон Паулы. Больше ничего Шон не забирал в новую жизнь. Никого.
Шон все таки мягко убирает руку, прикосновения Кэрри, оказывается, все так же болезненны. Тело помнило, а разум уже кричал, что позволять бОльшее уже слишком опасно. Им двоим не нужны больше бредовые мечты и надежды.
- Спасибо, что сказала правду, - сглотнув комок в горле, Шон прикусил губу. Надо было улыбнуться, надо было дать понять, что ему приятно, но он не мог себя обманывать: ему меньше всего хотелось сейчас сидеть в кафе. Быть в Америке.
- Кажется, ты оказалась права, хотя бы в том, что музыка - теперь моя жизнь, которую я хочу строить сам, окружив себя только теми, кому я могу доверять. Я только учусь, поэтому..., - парень достал из сумки потрепанную толстую записную книжку в черном кожаном переплете. Между испачканных страниц лежал сложенный лист бумаги.
- я могу ошибаться, падать, больно ударяться. Но со мной будут те, кто меня поддержит. Я знаю, - лист перекочевал по столешнице к Кэрри, Шон аккуратно все это время хранил ее письмо, так и не осмелившись выбросить. Он вскрывал его только однажды, замятый уголок- не в счет, запах все той же апельсиновой цедры скоро выветрится.
- я знаю, что это - есть навсегда. Даже, когда эти софиты вытрахают мне мозг до кости и я сверну на другой путь, я хочу, чтобы меня окружали те, кто примет меня таким. А ты? - Шон наконец поднял пальцы с письма, позволяя Рейес забрать то, что принадлежит ей. Уже повзрослевшей, поумневшей за короткий срок и точно знающей, чего ей хочется от этой жизни. Они изменились, оба и сильно, давно. Просто заметили это только после выпускного. Винить тут действительно некого. Как говорит Паула, надо жить эту жизнь, жить из последних сил. Телефон Шона в джинсах противно защекотал бедро, он мельком прочитал сообщение: ребята его потеряли, завтра был ранний подъем, запись какой то передачи, которую в Лос- Анжелесе крутили в вечерний прайм-тайм. А потом выступление. Завтра о них узнает и эта парочка, сидевшая и поедающая картофель фри, и эти прохожие, праздно шатающиеся по вечерней улице в самом центре.
- Мне пора. Если хочешь, приходи завтра после одиннадцати в отель. Я делаю вид, что не замечаю, но они готовят мне что-то жуткое, но мне не помешает поддержка. То есть...было бы круто, - усмехнувшись сообщению, которое пришло следом, Шон все таки встал, оставив под тарелкой с пирогом деньги за чай и оставив Кэрри одну. Он не мог и не хотел поступить иначе, а сейчас ему просто нечего было говорить. И вряд ли нужно что-то произносить вслух, если Рейес продолжит в том же духе каяться, ее примут в монастырь без причастия. Шон даже не обернулся, утыкаясь на ходу в телефон и набрасывая на голову капюшон, пытаясь хотя бы так укрыться от ночной осенней прохлады. Впереди целая ночь. И все равно этого времени мало, чтобы разобраться в себе и в том, что снова начинается просыпаться в глубине.

"Соберитесь, соберитесь, соберитесь". Всех, словно заело, как плохую и нудную пластинку. Все повторяли одно и тоже, по несколько раз за утро, за это раннее и невыносимо тягучее утро. Шесть утра. Его будят вопли соседей по комнате, Аарон и Метью решили разбудить мирно спящего Шона взрывами хлопушек и криками в самое ухо. Конечно, каждый старался из последних сил, конкурентов необходимо оглушить и обезвредить, пока те еще безобидно спят и видят сны. Подскочивший Мартинс не сразу соображает, в чем дело и где он, во сне ему снился дом, а через минуту в друзей летит подушка. Завязывается борьба, возня переходит на пол, в кучу разноцветного конфетти и блесток, над которыми уже через пол часа ворчит стилист. Из шевелюры всех троих это радужное безобразие вынимают в три пары рук, прибегая даже к воде. Аарон не выдерживает первый, жалобно подвывает, когда его не менее густые, чем у Шона, волосы по четвертому кругу замачивают в бальзам. Меган ходит, поедая торт из праздничной тарелки и невозмутимо обещает побрить всех на лысо, если такое еще раз повториться. Над всеобщим хаосом студии, куда их привезли для съемок в передаче, царит расслабленное настроение. Половине участников уже есть девятнадцать, половине - еще только исполниться, но никто, кажется, не встретит большое свое день рождение на проекте. И первые и вторые завидуют, кто-то откровенно, кто-то по-доброму, а кого это начинает раздражать. Джек буркнул "Извини за вчерашнее" только раз, когда оба оказались рядом при переодевании и почти столкнулись лбами, пытаясь попасть в штанины босыми ногами. Шон кивнул, надеясь, что разговор продолжиться, но Джонсон уже кричал, что кто-то снова дал ему маленькие ботинки. Кажется, в этом парне начинала зарождаться "звезда" с ее болезнями. Поздравления смущали, вводили в ступор, сыпались от мало знакомых людей и от тех, кого Шон видел впервые, но все они знали, что у черноволосого паренька из Канады сегодня особенный день.
- Девятнадцать...когда мне стукнуло столько же, я уехала из Техаса, бросив работу, своего придурошного парня и его семейку. Я была замужем за идиота. Это я сейчас об этом заявляю так открыто...потому что я..Сильвия Брэд понимаю, чего хочу, - чернокожая Сильвия в топике, едва удерживающим необъятную грудь, размахивала кистью у носа Шона и позвякивала огромными кольцами- серьгами. Она заколола надоедливые вихры парня заколками почти на затылке, чтобы хоть как то увидеть его лоб и недовольно начала ругать синяки под глазами Шона, перемежая свое ворчание с историей из своей жизни. Кисточка "ходила " по лицу и щекам так быстро, что Мартинс невольно жмурился, чем вызывал новый приступ ворчания у Сильвии. Она складывала грудь каждому юноше на плечо, вздыхала с легким раздражением из-за качества кожи абсолютно всех, отмечала, что в студии будет жарко и надо возвращаться и поправлять макияж без подсказки и просила что-то напеть.
- А Рея Чарльза можешь?  Мой отец обожал Рея и мог часами его слушать. Потом я осела в Нью-Йорке, пошла на курсы визажистов, а ночью работала на заправке, копила на жилье и развод с этим сукиным сыном. Закрой глаза, - по бровям мазнули гелем, нос Шона учуял сладковатый запах жвачки, нервно потер об узкие джинсы ладони и приоткрыл левый глаз. Так и есть. Грудь женщины аккуратно покоилась в опасной близости к лицу, ложбинкой упираясь в самый нос парня.
- Тебе надо больше спать. Эти синяки под глазами, словно марсианские глубины с темнотой. Говорят, там водятся твари, размером со слона. В каком году это было? Я нашла работу на этой студии, когда про это шоу еще не знал ни один человек. Ни один. Сильвия столько марсианских впадин заштукатурила, тебе и не снилось, - Шону наконец дали воздуха и света, чтобы он посмотрел на себя в огромное зеркало. Смешные розовые заколочки все еще покоились на макушке, но лицо посвежело и Мартинс перестал походить на ходячего мертвеца.
Их с трудом удалось собрать всех в одном месте, Меган выстроила всех и попросила запомнить расположение, сидеть им надо было точно так же, чтобы камера могла ухватить каждого в лучшем ракурсе. Теперь в ее руки был стаканчик с надписью " С днем рождения" и Шон сомневался, что там просто газировка или кофе. Запись проходила нервозно, студия была больше, чем могло показаться с экрана, разделение на три зоны было очевидным и в каждой работало по три камеры. А вот с переходами из зоны в зону вышли проблемы. Зрительский сектор - самый большой и заполнен до отказа, где они только набрали этих фанатов? Может нагнали с университетов или школ? Шон сомневался, что все эти люди с табличками и даже шарами - пришли из-за них. Ну может, вон те, в первом ряду, трясущие фотографиями Гилински и Карпентера. И его.
Запись началась под громкую команду режиссера, все зашевелилось и заработало, словно слаженный механизм. Ведущий с первой минуты создал непринужденную обстановку, много шутил и говорил. Сам. Рассказывал про каждого, давал наводящие вопросы, кивал и улыбался, давая каждому высказаться. Когда объявили перерыв, ассистент режиссера попросил зрительный зал не шуметь так громко, даже без микрофонов из сектора доносились вопли девчонок и выкрики совсем не пристойных предложений.
- Это слава или ее конец, - буркнул Гилински, жадно глотая минералку и волнуясь не меньше остальных. Не смотря на домашнюю обстановку и удобные диванчики с ковриками и журнальным столиком с кружками, в воздухе витало выразительное напряжение, усилившееся с той минуты, когда ассистент дала еще пол часа для саундчека музыкантам. Петь в такой узкой коробке, не перед большим залом то еще испытание. Звукорежиссер предупредил, что техника настроена максимально чувствительно, но это не записывающая студия и стены тут фонят. Фонят и не любят абсолютно всех исполнителей. От One Direction до Бибера не любят, поэтому, возможно, будут трудности.
- В твоем случае - все и сразу, - гыкнул Нэш Грир, отнимая бутылку и товарища. По плану одна общая песня на всех, после короткие отрывки с перебивками. Текст, взятый с потолка, надо было уложить в знакомый ритм и мелодию. И тут сценаристы проявили особую изощренность, подготовились на славу, вручив Шону что-то на португальском.
- Канадский акцент с португальским вайбом, Шонни, ты порвал зал, вы видели, первые ряды легли сразу или после того, как он дошел до середины? - Карпентер беззлобно пытался всю дорогу до отеля повторить что-то  на чужом для него языке, пока Шон обещал прикончить его по приезду. Благо, соседство по номерам позволяли пролезть через балкон на территорию врага.
Потом позвонила мама и с ней Мартинсу пришлось разговаривать час. По фейстайму ни о какой приватности не могло быть и речи, с ней перезнакомились все, кто считал своим долгом поторопить Мартинса на грим, на переодевание, на проверку звука, на очередные поздравления. Потом дело дошло до демонстрации детских фото Шона всему коллективу под всеобщее одобрение.
- Ты писал о премьере песни, мой мальчик. Ты волнуешься? Обещаю смотреть и...запишу для семейного архива, - Глейс показала все тот же диван, на котором они вдвоем любили смотреть фильмы. тарелка попкорна, пара банок пива, гора закуски. Кажется, мама решила устроить совместный просмотр с соседями. Шон кивнул, а в желудке утренний торт сделал кульбит. Не надо было есть совсем.
- Есть немного. Но Барт сказал, что все замечательно и я должен справиться, - на мгновение Шон ощутил себя маленьким потерянным мальчиком, которому так необходима была мать. Чтобы похлопала по спине и еще раз, уверенно заявила, что он справится. Но Глэйс была дальше, чем думалось, а больше...в голове мелькнула мысль о Кэрри, но Шон просто заставил себя сконцентрироваться на другом. Так нужно, хотя, может и не правильно.
- О, конечно, ты справишься. Мы все верим в тебя, - мы. Семья Шона разделилась на две части, Челси присылала сообщения и поздравила еще утром, а отец продолжает считать, что все это шоу - никчемная трата времени и сил. Его скупой телефонный звонок прервался из-за проблем со связью, он так больше и не перезвонил сыну.
Если и говорят, что исполнитель должен вкладывать в песни душу, то сегодня Шон вложил что-то больше. Себя, душу и частичку своего прошлого, которое теперь нагнало его и стремилось стать настоящим. Только от него, прошлого, теперь остались лишь фотографии, как в альбоме матери, да записи на камеру. Стоило ли это брать с собой в новую жизнь и показывать всем, выворачивая себя? Стоило ли обменивать свое прошлое на что-то или кого-то, кто и сам еще не понимает, как жить эту жизнь? Вместе с глубоким дыханием и звуками из Шона словно выходила боль, которую он отчаянно прятал от всего мира эти месяцы. Или годы? Острая, бесконечная, режущая и цепляющая своими краями, она выплескивалась на притихшего зрителя в полумраке, пока Шон думал, как не сорваться и не утонуть в ней с головой. Его пальцы скользили по клавишам пианино выученными движениями, но со стороны казалось, он робко подбирает ноты к словам, неуверенно приоткрывая дверь в свой внутренний мир. Тусклое пятно света над его головой выхватывало из кромешной темноты руки, волосы, часть лица, сутулые плечи в простой голубой футболке, капли пота на висках. Все это вибрировало, подрагивало от льющегося звука, стекало плавно, словно тело пело вместе с Мартинсом. Когда он встал, пятно над ним расцвело, ослепляя, заставляя прикрыть глаза и прислушаться с собственному голосу в ухе. Ему казалось, что он не слышит музыки, ему казалось, что он не слышит себя. Только ощущает, что язык двигается и грудь вибрирует.  Или это вибрирует вместе с ним зал? Качается в такт миллиардом маленьких неярких огоньков, словно проснувшееся море. До последнего такта, до последнего звука с ним рядом, кутая в себе тщедушное тело парня, решившего распахнуть душу перед этой живой темнотой.
Он пришел в себя только после тишины в ушах, которая обычно бывает, когда кончается музыка. Минута. Шон ждет, когда услышит хотя бы звук, а потом понимает, что уши наглухо заткнуты. Вынимает один наушник, словно делая шаг с обрыва, и тонет мириадах разнообразных криков, голосов, беспорядочно пульсирующих и поглощающих все вокруг, сжирающих твое чувство уверенности еще быстрее, чем в самом начале. Ватные ноги еле слушаются, Шон убегает со сцены, где Мег прыгает на месте от восторга, пихая ему полотенце и теплой воды. Во рту и правда все пересохло, по спине струями стекает пот и ей приходится помогать, вытирая парня сзади.
Впереди еще финал, общая песня, но по глазам Барта, всех остальных, кто работает за кулисами, Шон понимает: его звездный час случился если не сейчас, то парень чертовски близко шагнул в нужную сторону. Еще пол часа, шоу кончается грандиозным шоу с использованием пиротехники, на больших экранах мелькают лица участников. Счастливые, уставшие, до краев переполненные верой в себя и свое будущее. Шона снова поздравляют, кто-то пронес на сцену бутылки с детским шампанским, сладкий напиток льется всюду, повторяя фонтаны искр пиротехники и дыма по углам стадиона. Стаканчиков нет, Шона заставляют глотать газировку из горла, грохот стоит такой, что они с трудом могут докричаться друг до друга.
Им еле удалось выбраться из заполнившего выход фантами, стадиона. Их было достаточно, чтобы полиция начала нервничать и ставить ограждения дальше от дверей. Но кого это волновало? Кэнниф первый побежал обниматься с девчонкам, за ним Эспиноса, фотографируясь и раздавая автографы. Второй концерт, всего лишь второй город, а их уже начали узнавать и это влекло и смущало одновременно.
Совсем поздно, в номере, когда все кое-как переоделись и пришли в себя, началось то, что Кэмерон Даллас назвал "главное шоу", загадочно играя бровями и ускользая по коридору отеля в желтой гавайской рубахе к лифту. Тот вел на крышу, где для Шона решено было организовать вечеринку. Зеленая зона с пальмами в кадках, с газоном, высаженным ровными полянками вдоль деревянных дорожек, бассейн и вся площадка перед ним были заняты приглашенными гостями. Шон не знал и половины, но был рад каждому. Они представлялись, Мартинс пытался еще запоминать имена, но после третьего коктейля в голова весело загудело и началась мешанина имен. Угол с подарками очень скоро превратился в безобразную кучу-малу из цветных коробок, кто-то плавал в бассейне, кому-то пришла в голову идея устроить алко-твистер, а за пальмами собрались любители посидеть в относительном покое. С каждым надо было выпить. Официально. В свои девятнадцать он уже имел полное право пить открыто, вроде как совсем взрослый. Кажется, в его стакан наливали слишком много джина, а может чего покрепче, потому что уже к часу ночи Шона затащили в бассейн в одежде и обуви. Прохладная вода немного отрезвила голову, Мартинс спустился на свой этаж, капая на ковер водой и ругая друзей. Он намочил ботинки, свой самые удобные и лучшие ботинки, в которых выступал.
В их номере был бардак ни чуть не хуже, чем на крыше. Кругом валялась одежда, провода от оборудования, только гитары лежали по своим местам, прикрытые футболками и носками. Шон успел только переодеть штаны, как в дверь постучались. Менеджер отеля разрешил им шуметь, так как весь этаж был выкуплен, но может быть они орали слишком громко?
- Привет, - он был по настоящему рад видеть единственное родное лицо в этом хаосе. В его голосе заиграли пьяные нотки удовольствия, тягучие и ленивые. Парень посторонился, пропуская Кэрри в номер и заодно забирая коробочку в подарком.
- Спасибо, это круто...и на тебе все круто..в смысле..очень красивое платье. Тебе идет, - замерев в неловком молчании и ожидании объятий, Шон решился первый. Обнял, потому что считал свое право именинника главнее прочих предрассудков. Ему пять минут назад кричали, что он тут теперь звезда.
- Я упал в бассейн, - не открываясь от макушки Кэрри, которая упиралась Шону в подбородок, парень зубами развязал ленточку подарка и присвистнул:
- Он бы точно затерялся в том хаосе, что наверху. Спасибо, что пришла. Это...важно, - ему не хотелось отпускать Рейес, он так и стоял, обнимая одной рукой и чуть покачиваясь, словно заманивая в свой воображаемый мир с музыкой. Пустота внутри  Шона осторожно начала заполняться теплом. Или это от выпитого так кажется.
- От тебя пахнет все так же, Рейес, - между пальцами замерцала монетка с дырочкой, что-то на непонятном языке, который Шон не сразу распознал.
- Пошли, я покажу тебя остальным, - сказал задумчиво Шон монетке, мягко улыбаясь и отпуская девушку. Его лицо было уставшим, но счастливым, словно он нашел себя и свое место. Или может так казалось.
- Только без своих журналистских штучек, договорились?

Отредактировано Shawn Martins (2024-08-22 18:44:30)

А кто она ему сейчас? Пока они поднимались в лифте в одной кабинке, видели отражение друг-друга в зеркалах под веселую и простую мелодию, Мартинс надеялся, что людям из его окружения уже сейчас не до понимания связей между кем-то. Но как же он ошибался. Едва они вернулись на вечеринку, едва их буквально засосало в это разноцветное торнадо, как кто-то начал задавать вопросы. Их барабанщик, кажется, был не прочь вообще познакомиться с Кэрри ближе, на что пришлось заявить :
- Извини, Барри, она со мной, лучше выпьем, приятель? - пытаясь не отпускать руку Рейес, иначе ее просто утащит волна чужих для нее людей, Шон второй держал полупустой стаканчик и чокался им со всеми желающими. Девушки его обнимали и целовали, поздравляя и расписывая щеки помадой и блеском, парни пытались наговорить пару связанных слов и пожеланий, но получалось у всех однообразно и быстро. Что забавляло. Потом кто-то устроил между лежаками и зелеными островками лимбо, выстроенная огромная гусеница из пьяных тел двигалась к барной стойке, где каждый мог попытать счастье и заодно выпить в награду за изворотливость. Шона утянул Кэнниф с Мег, которая подхватила Кэрри и встала между ней и Мартинсом, покрикивая на толпу, чтобы шевелилась в нужном ритме. Смех, падение, попытки подняться, куча мала из тел, голос Кэннифа, взявшего руководить "гусеницей" и кричащего "право-лево, бедра". Когда они добрались до бара, Шон прополз под  низкой преградой под всеобщие крики, а затем помог Кэрри, на правах хозяина вечеринки, подняв планку повыше и обещая возмущенным судьям спеть что-то в обмен на поблажку. У барной стойки он наконец то смог выдохнуть, пробегая глазами по Кэрри и ее волосам.
- у тебя...там..постой...я..помогу, - огромный белый мотылек запутался в волосах девушки, сбитое с толку ярким освещением и красочными пятнами, ночное насекомое выбрало безопасное и укромное местечко. Пальцы Шона аккуратно полезли в волосы, а он бормотал:
- не шевелись..замри..воот так, парень..я тебя очень понимаю, лучшего места не найти, - усмехнувшись, он все таки показал Рейес причину суеты вокруг ее головы. Взмах крыльев, белое пятно вырвалось навстречу к ночному воздуху,  тая в наступающей темноте.
- Не готов, но к этому, как я понимаю, нельзя быть готовым вообще, - допив залпом из своего стакана, Шон грустно посмотрел на собеседницу.
- Это точка невозврата, Кэрри и...я уже ощущаю, как не справляюсь, - похлопав по столешнице внезапно резко и громко, незамысловато копируя ковбойские замашки, Шон попросил текилы и для дамы что-то без алкоголя.
-Их сотни тысяч, даже миллионы...а еще Барт, Мег...по - началу это забавно, но за тобой постоянно ходят люди, которых ты даже не знаешь, а они тебя - да. Всего. Словно после съемок ты забыл одежду и теперь голый ходишь по улице...,-  Шон кивнул кому-то из толпы, соглашаясь вот прям сейчас выйти и сказать речь или еще лучше - спеть. Он зажмурился.
- Ребят, я слишком много выпил, чтобы говорить. Простите, - но его не слушали. Утащили в самый эпицентр за руки, туда, где стояли рядами столы с закуской и был микрофон. Вся толпа скандировала "Речь, речь, речь!" и где-то на краю этого людского моря замелькали свечи на торте.
Шон отыскал глазами Кэрри, протянул к ней руку, зная ее характер, ей бы хватило ума уйти и забиться в тихий уголок вот прям сейчас.
- Я хочу сказать всем вам "спасибо", что пришли. Но....я выпил и...в общем, вы все - моя семья. И еще раз "Спасибо", Барт, Меган, ребята, всех люблю, - торт заносили под разноголосье традиционной песенки, каждый старался, как мог, смущая Шона лишним вниманием. Он задул все девятнадцать под громкие крики и начавшийся импровизированный концерт теперь больше напоминал собрание пьяных подростков, но зато Мартинсу удалось избежать лица в креме. Он урвал кусок от праздничного торта, почему то синего с такой же ядрено-синей начинкой, который теперь поедал с одного конца. Второй конец достался Рейес и вилка.
- Господи, я оказывается, такой голодный. Пробуй, я там даже не кусал, - заиграла какая то танцевальная мелодия, Кэннифа кто-то пустил к микрофону и теперь в воздухе разносились звук испанского языка. Шону пришлось, под всеобщий гул одобрения и поддержки, оставить проклятый торт, забраться на сцену, затягивая за собой Кэрри. Думать, как могло это выглядеть со стороны не хотелось, в голове пел алкоголь и счастье, которое ты испытываешь, понимая, что завтра уже все будет иначе. Надо ценить моменты, которыми теперь, кажется, жизнь Шону будет полна до краев. Он облизывал синие губы, виновато пожимая плечами и разводя руки, пытаясь шепнуть Кэрри на ухо:
- извини...потом мы найдем место потише, это на одну песню, - черные мокрые кудри щекотали лицо девушки, Шон подхватил ритм, пробуя вовлечь Кэрри в танец, пока не настала его очередь петь. Кэнниф тоже вытащил из зала девушку, теперь между парами образовалось подобие танцевального батла, Мартинс принципиально не мог проиграть выскочке-соседу по комнате, который мало того, что знал испанский, так еще и в партнерши выбрал ту, что танцевала довольно сносно.
Танец, перепевка, танец. Шон спотыкался сам, почти падал на Кэрри, но на удивление все еще попадал в ноты, успевал за ритмом и видно было, что они репетировали песню от начала до конца. Народ ликовал, требуя продолжения, но Мартинс отрицательно помахал руками, обещая вернуться через пол часа. Торт в желудке в полном одиночестве выл и требовал кинуть ему пару.
Пробираясь между столами, Шон ухватил тарелку с закуской, на ходу кинул в рот что-то отдаленно напоминающее рыбный деликатес, поморщился, понимая, что внутри томаты, завернул за кадки с пальмами, выискал свободный пятачок пространства, скрытый от любопытных глаз и потащил снова за собой Рейес. На этот раз он все таки выпустил руку девушки, позволяя той присесть в мягкие мешкообразные кресла.
- ненавижу Кэннифа и его затеи, мы репетировали это все свободное время, - тарелка с закусками перекочевала на колени Кэрри, пока Шон уютно устраивался рядом и суетливо вынимал из заднего кармана телефон. Агрегат продолжал пищать от смс -уведомлений.
- Мдаа...кажется, что и не было этих месяцев разлуки, да, Рейес? И мы по - прежнему вместе. Как в школьные годы, - разглядывая звездное уже ночное небо, Шон протянул руку, чтобы словно поймать звезду, самую яркую и все равно - холодную.
- или же наоборот, теперь мы еще дальше друг от друга, чем вчера, - рука безвольно упала, Шон потянулся мизинцем к мизинцу девушки.
- а помнишь нашу клятву на мизинцах? Что там говорилось на случай ссоры?

Кээри, как заговоренная, повторяла через раз, что всё хорошо. Или у нее, или у них двоих, словно хотела заставить поверить Шона в тоже самое. Парень словно окунулся в прошлое, совсем недалекое, чтобы успеть забыть точно такие же слова. Тогда он действительно поверил этому человеку, был убежден, что, что бы не случилось с ними, "всё будет хорошо". Хорошо настолько, что однажды его оставят. С губ сорвался стон, протиснувшаяся гордость, ущемленная еще вчера, под алкоголем шипела и подсказывала, что затея изначально скверная: цепляться за Кэрри только потому что тебе чертовски одиноко среди зала, до отказа наполненного людьми. И сейчас все казалось таким не реальным, пустым, неестественным, что Шона лихорадило. Той ли он жизнью живет и туда ли собрался идти? Кэрри не права, если думает, что ему страшна цель, он давно снял эти розовые очки и прекрасно понимает, каким может быть итог - примеров в Сети масса, никто теперь не скрывает свое грязное белье, вырабатывая у общества толерантность или проверяя нервы на прочность. Мартинсу было страшно вообще делать первые шаги в эту -другую жизнь. Он, словно, перед выходом на сцену, начинал кусать губы, нервно постукивать себя по бедрам и не находить себе места, бессильно пытаясь перенести свое внимание на первую, кто попался под руку - Кэрри Рейес, вызвавшуюся провожать его туда, куда он и сам не понимает.
Взгляд сфокусировался на нависшем сверху лице, Шон не стал возражать, эгоистично подумать, что раз не получилось у алкоголя, получится у секса. Теплые губы и язык Кэрри со вкусом Мартини были другими, чем помнилось. Не робкими и правильными, а настойчивыми, нетерпеливыми и возбуждающими особо остро. Рефлексы работали быстрее, чем пьяный разум, язык толкался в чужой рот, изучая и провоцируя на бешеный танец, ритм которого отстукивало сердце в ушах. Ладонь проскользнула под  зеленый шелк подола быстро и уверенно, Шон хотел это сделать с первой минуты, как увидел его на Кэрри. Теперь ему не мешали ни рамки приличия, ни эти неясности между ними. Под пальцами прохладная, бархатистая кожа, покрывающая мурашками от его прикосновений, кружево белье, плотно прилегающего к телу и путающее своим бесхитростным кроем. Пальцы оттянули резинку в сторону, забираясь по внутренней стороне бедра между ног девушки, погружаясь грубо, по - собственнически во влажное и горячее нутро, задевая складки и твердеющий клитор. Он с каким-то детским торжеством в глубине души улыбнулся уголками губ, не отрывая губ, кусая уже чужие губы почти до крови и сминая второй рукой грудь Кэрри до ее протестующих вздрагиваний во всем теле. Тогда она сжимала его пальцы сильнее, им становилось тесно до безумия, до нарастающего внизу болезненного желания, до нетерпеливых сиротливых всхлипов, которые вырывались из груди Мартинса. Ему стали тесны и без того узкие джинсы, но этот дискомфорт нужен и важен, Шон почти его обожает, в его подростковом мозгу уже сложилась четкая векторная прямая, иначе и  быть не могло.
- ты такая мокрая там, - от возбуждения и нетерпения, которое брало верх, у Шона сломался голос, в котором звучали нотки самодовольства, не прикрытые ничем. Близость музыки, людей, шанс того, что их найдут - подстегивали воображение, пьяное бесстрашие гнало разумные доводы, пока пальцы погружались неровными толчками в тесное, податливо лоно девушки.
- Кхмм...Шон, я понимаю, что... не вовремя, но мистер Бордерлон уходит...и лучше бы тебе с ним попращаться. Ну..знаешь..я не смотрю, - Меган в розовом причудливом парике с сумкой от Прада в одной руке, из которой торчало горлышко бутылки с шампанским, и босоножками в другой, невозмутимо смотрела на парочку, демонстративно закатив глаза, словно журнальная фотомодель. Ее покачивало, а если присмотреться, то и макияж с помадой немного "уплыли", но в остальном, менеджер была в своем стиле: прямая, не особо подбирающая выражения, строгая, но добродушная. Может, из-за бутылки в сумке?
Его словно окатило ледяной водой, разом с головой, даже дыхание сперло. Минуту назад его воображение рисовало, как это пошло и возбуждающе, когда кто-то за ними наблюдает, а на самом деле Мартинса от смущения даже подскочил, но вес Кэрри задержал его в кресле-подушке.
- я...я сейчас, да...прости..прости, - щеки стали не просто пылать, на них можно было жарить барбекю, Шон словно протрезвел за эту секунду, суетливо пытаясь выпутать руку из платья Кэрри и прийти в себя.
- поспеши, мой птенчик, иначе папочка оторвет тебе утром все то, чем ты тут собирался порадовать свою цыпочку, ик..,  менеджер усмехнулась, любовь-любовью, секс-сексом, а она тут одна не потеряла голову. На ней все держится. Пачка влажных салфеток больно ударила Шона в грудь, Меган предусмотрительно носила с собой все то, что носят женщины в своих сумках и даже немного больше, все, как положено правой руке Барта.
- Мы посекретничаем, не волнуйся, она не в моем вкусе! - махнув на Шона, который по-детски все еще краснел и прижимал к себе пачку салфеток, Меган отбросила босоножки рядом с Кэрри и уселась поближе к закускам.
- Когда там мужчины взрослеют? К сорока? Детка, тебе наскучит его воспитывать через год, - откупоривая бутылку, Меган выставляла перед собой два бокала, вздыхая и умело под легкий щелчок, доставая пробку.
- Я не Барт, это та еще акула. Будет молча ходить около тебя, высматривать и наблюдать, пока не сделает один смертельный бросок...так вот, я не мистер Борделен, я скажу прямо - не порти мальчика..., - Меган вспомнила, что не знает имени собеседницы и посмаковав теплое и противное шампанское, заела разочарование канапе с острым послевкусием.
- Меган Корди Локс, менеджер, правая рука, принеси-подай и не состоявшаяся солистка группы "Vine", - бывшая солистка протянула руку для рукопожатия, на лице ни грамма смущения тем фактом, что пять минут назад она видела Кэрри по пояс голой. Ее розовый парик чуть съехал, из под него выглядывали русые с рыжим отливом локоны, а по лицу, если присмотреться, были разбросаны веснушки. Меган была одета в шелковый комбинезон синего цвета, где декольте уже убегало куда-то ниже пояса.
- Что?? Я серьезно. Не порти мне мальчика. Мне и его поклонницам, которые уверены, что эти сладкие пупсики только и делают, что ждут их, тоскуя у окна. Это не я придумала, это шоу-бизнес, - закурив тонкие сигареты с приторным вкусом, Меган улеглась на мягкое и затянулась снова. Звуки вечеринки словно стали тише, народ разбредался по островкам, уставший и довольный. Когда она услышала имя собеседницы, издала понимающий звук "О", вспоминая списки журналистов. Еще одна скверная причина, по которой Барт не повысит ее - она помнила все и вся, обходилась частенько без записной книжки и напоминалок в телефоне. Не сотрудница, а клад.
- Ты в курсе, что завтра у них встреча с фанатами, автограф-сессия и ...как в той сказке, вернуться надо к двенадцати ночи, Золушка, - изображая голос старушки, Мег хихикнула и залпом допила свой бокал.
- я тоже по молодости прыгала к будущим "звездам" в койку при первой возможности, дура. Думала, что это изменит мою жизнь, а потом я залетела, бросила университет и...вот я тут, в Прада,  - тут Меган кто-то окликнул, она кое-как встала, оставив свои босоножки и бутылку, поковыляла с сумочкой через плечо на зов, попутно выкрикивая: "Королева караоке прибывает на этот бал!"
Шон вернулся спустя десять минут, взлохмаченный, где-то успевший окунуть лицо в воду. Кажется, он пытался прийти в себя, но выпитое так просто не покидало его кровь, поэтому парня чуть покачивало.
- Извини, я не ожидал, что их так много, я половину узнал только сегодня. И вторую половину не запомнил, как зовут, - неловкость накатила снова. Шон старался не смотреть на Кэрри, просто потому что теперь его скрытые желания ей были более чем ясны. За спиной парня начали орать, чтобы он вылезал из укрытия и собирал свою задницу, в номере его ждал еще один сюрприз.
- Кажется, я останусь ночевать на этой крыше, иначе...,- издав какой то жалобно-мяукающий звук, Мартинс все таки решился и подошел к Кэрри ближе, набрав в грудь побольше воздуха, словно перед долгой нотой:
- Я провожу тебя, если ты не против, к моему возращению они должны уснуть.

Улицы большого не спящего никогда города - вены, по которым течет судьба тысячи людей ежесекундно. Отсюда не видно звезд, отсюда слышен шум чужой жизни, и в этой шумовой волне главное- не захлебнуться и не потерять друг-друга. Ни физически, ни духовно, ведь после найтись будет практически не возможно. Но они потерялись. Оба сделали то, чего категорически делать было нельзя: одна ушла, а второй - отпустил, не догнал, не вернул. Хотя мог, если бы не обида, не разочарование, помноженное на юношеский максимализм, обостряющий восприятие мира. А еще робость и страх услышать все собственными ушами, увидеть холодный блеск ненависти в уже родных глазах и прочитать прежде на губах "Прощай". Все было просто, как в каком-нибудь сопливом кино, которое так обожала смотреть сестра. И все было сложно настолько, что Шон лихорадочно прятался с головой в реальности, с которой проще, которой он нужнее. На сердце знакомо заныло, когда он услышал голос идущей рядом Кэрри, словно услышавшей его мысли и тоже вспомнившей прошлое. Оно - единственное, что у них осталось, словно сегодня их последний вечер и завтра, точнее уже сегодня, они расстанутся навсегда. Парень посмотрел туда, где своды небоскребов макали свои шпили в чернильницу неба, на котором тускло, едва заметно горели далекие звезды. Так и их воспоминания. Чем они будут старше, тем память о школьных днях будет сильнее блекнуть и, однажды, померкнет в свете прочих событий на их пути. Пальцы невольно сжали ладонь девушки сильнее, алкоголь выветривался плохо, Шона начинало мутить то ли от количества выпитого, то ли от самого себя, где-то сломавшегося и трескающегося под любым нажимом.
До отеля он не проронил ни слова, говорила Рейес, что-то важное и надо бы ответить, но зачем? Завтра он будет умирать от похмелья, а она будет вспоминать его пьяные умозаключения, цена которым - эта полупустая бутылка с вином. Вспоминать и смеяться, ведь Шон Мартинс не то что не повзрослел и не научился ничему с первого раза, он с упоением слушается и готовиться повторить плохо выученный урок. Отель. Лифт. В голове отщелкивает так же, как этажи. Плевать. Я хочу этого. Плевать. Ее губы близко, со вкусом Маргариты, и кто придумал давать вину женские имена? Почему не назвать мужским? Смешная мысль, улыбка в поцелуй, болезненный и жадный, язык толкается в горячий рот, замирает, забывая что надо делать, потому что весь живот словно прошивает электрическим разрядом. Шон сам не понимает, как, но в его гортани рождается хриплое урчание, звук вибрирует и резонирует по всему телу, приказывая мышцам дрожать и напрягаться. Секунда, дыхание перехватывает от плавного подъема на самый верх металлической коробки, в которой он разглядывает их отражение. Ее отражение. Спутанное пшено волос, рассыпавшееся по плечам, зелень помятого платья, босые ноги встают на мысок и все ее тело липнет, растекается смолой под пальцами и податливо подставляет шею для поцелуев. Шон слышит, как падает бутылка, улавливает сладкий запах алкоголя, поплывший по холлу, обрывочно ощущает спиной твердую стену, дерево дверного проема, провал в пустоту. Смотреть и соображать сейчас последнее, что ему хочется, слушать и слышать - тем более, но Кэрри что-то шепчет про спальню и кровать, а Шону хочется в ответ шепнуть, что он чувствует животом ее мокрое белье и бедра. Его девочка так соскучилась по нему, так хочет его, что это нетерпение вызывает шальную мысль. Шон покрепче перехватывает ее за бедра, не осторожно, грубо сминая их до отметин, прокладывая пусть себе в незнакомом номере на ощупь. Спальня не большая и уютная, с плотным запахом стандартного гостиничного ароматизатора, с мягкой и большой кроватью, на которой все еще остались листы и журналы. На ощупь попадается что-то твердой, кажется записная книжка, Шон ладонью смахивает все на пол, уличный свет ржавым грязным пятном мажет по ковру, креслам, по лицу Кэрри, превращая ее  бледную кожу в медную. Шон задыхается от наваждения, плавится от осознания, что он и никто другая виновен в этих требовательных всхлипах, срывающихся сейчас с губ девушки. Платье причудливо меняет цвет, отливы зеленого темнеют, смешиваются с тенями, как пролитое в оду бензиновое пятно. Маслянистый шел холодит кожу, Шон нетерпеливо ищет замок "молнии", глотая ртом воздух в коротких передышках, легкие горят, наполненные ее вздохами и шепотом, но ему мало этого. В комнате становится жарко, но по телу все равно пробегают мурашки, едва они оба избавляются от половины одежды. Точнее, Шону удается справится с платьем и бельем Кэрри быстрее, он нетерпеливо толкает ее на край кровати, любуясь открывшимся видом несколько секунд. Зачем разглядывать, когда можно прикасаться, целовать и прикусывать бедра, преодолевая едва ощутимое сопротивление от смущения Кэрри. Когда он покрывал поцелуями ее внутреннюю поверхность бедер, он чувствовал, как Кэрри часто дышит и подрагивает в унисон каждому его прикосновению, сгорая от желания.
- Плохая. нетерпеливая девочка, - голос Шона снова стал густым, срывающимся, обволакивающим, как и его сильные руки на теле Кэрри. Он гладил и изучал пальцами кожу живота, спускался к лобку, царапая нежную кожу короткими ногтями и впитывая каждое судорожное вздрагивание мышц, едва его губы приближались ко входу во влагалище. Эта игра ласкала его эго, подстегнутое алкоголем, разгоняло кровь сильнее, концентрируя возбуждение и укореняя его.
- Ты только посмотри на себя, снова вся мокрая, а ведь даже ничего еще не делал, -  руки крепче сжали бедра, призывая их раздвинуться еще больше, чтобы ему было удобно собирать выступившую влагу языком. Кажется, Кэрри попыталась заткнуть себе рот рукой, чтобы заглушить стоны, когда Шон добрался губами до твердеющего под губами бугорка клитора. Каждый такой звук Шон поощрял языком, проникая глубже, собираясь губами всю влагу, вылизывая до суха и упиваясь своей властью. К языку и губам скоро присоединяется палец, дразня вход, плавно проникая на всю глубину, дразня и заставляя девушку ерзать.
На минуту он отстранился, наблюдая, как крепко сжимаются вокруг его пальца стенки влагалища, влажные и горячие, уже не сопротивляющиеся проникновению. 
- Так хорошо берешь мои пальцы, сжимаешь их...в тебе так тесно и горячо.  С мои членом будет так же? - вопрос или утверждение, интонации стерлись, сливаясь в неясный шепот, прописанный возбуждением. Шон жадно облизывает палец, поднимаясь к лицу девушки и награждая ее за хорошее поведение поцелуем. Язык проталкивает в чужой рот чуть пряный вкус, сливающийся во рту со слюной, пока сминают и оттягивают соски до мучительного болезненного стона. Звук "молнии" на узких джинсах, Шон плохо скрывает свое желание, мокрое большое пятно смазки на трусах выдает его с головой, а когда Кэрри небрежно тянет за резинку "боксеров" вниз, он всхлипывает непроизвольно от грубости ткани, мазнувшей по розовой головке члена. Теперь он даже нетерпелив, помогает себе рукой, буквально прижимая Кэрри своим весом к кровати и не давая ей уйти. Она сжимается, становится невыносимо тесной, до неприятно мгновения, у Шона на задворках орет его эго, подсказывающее, что у Кэрри не было никого за эти два месяца..Никогда и никогда, кроме него. Пауза. Ему нужна эта пауза самому, член затягивает во влажное, пульсирующее, задевая оголенные нервные окончания. Он стонет или рычит, упираясь влажным лбом с налипшими волосами в плечо девушки, жадно втягивая носом запах ее возбуждения.
Толчок. Резкий и сильный, он хотел расставить все по своим местам, хотел поиметь, пометить и сделать снова своей, хотел заставить Кэрри кричать его имя, тут и сейчас. Еще толчок, грубый и собственнический, ему нравится, как его члену все еще тесно, как Рейес идеально принимает его и сжимается, непроизвольно или специально.
- давай..покричи для меня..я хочу слышать твой голос, - он все еще плотно придавливал Кэрри с матрасу, сплетая ее пальцы со своими, цепляясь за ее кожу губами, кусая и заглаживая следы от укусов рваным и горячим дыханием. Он не просил, он командовал, заводя свою руку к рукой Кэрри между двух тел, туда, где их тела сливались в одно целое, заставляя ее пальцы трогать и ощущать, как он раз за разом входит до самого основания в нее, растягивая и заполняя собой.
- Ну же детка...не упрямься, я все равно сделаю так, как я хочу, - Кэрри сопротивлялась не долго, может быть ради приличия укусив и попытавшись выбраться, когда Шон сменил угол и увеличил темп, не давая девушке теперь перевести дыхание. Он поймал ритм, слушая чужое сердце и гоняясь за отражением страсти в чужих глазах, размашисто до пошлых шлепков по мокрому, загоняя член до самого основания.
- Ты кончишь , моя сладкая? Ты кончишь вокруг моего члена для меня? - напевал в самое ухо Шон,  когда его большой палец обводил и размазывал смазку по клитору, растягивая уже припухшие складки, не давая Кэрри уйти от новых ощущений, заставляя ее смирится с неизбежным.

В номер через приоткрытую балконную дверь врывается свежий прохладный воздух и шум ночного города. Гудки машин, шум моторов, суетливое воркование голубей где-то очень близко. Шону кажется, он слышит, как говорят люди на том конце земли, их голоса и язык незнакомы, но разве важно понимать слова в песне в такие минуты? Он слышит, как бьется сердце Кэрри, замедляясь уже и присоединяется к дуэту с его собственным. Между тел становится липко, щекотно, но нервные окончания все еще, как оголенные провода - искрят, почти болезненно реагируя на прикосновения, заставляя вздрагивать всем телом. Жар спадает приятной волной, уступая место ленивой дремоте, навязчивая мысль о душе теперь кажется идиотской, но Шону нужна вода, чтобы привести себя и мысли в порядок. Он рассеянно провел  ладонью по спине Кэрри, проверяя не спит ли та, а когда на него уставились для сомлевших и довольных глаза, мягко улыбнулся, понимая, что теперь между ними все стало еще запутанней, чем вчера. Чем перед выпускным.
- Все хорошо? - его голос тоже кажется уставшим, уже трезвым и таким же ленивым, как и движения. Он сползает чуть ниже, скользя мокрым членом по животу Кэрри, осторожно гладит там, где минуту назад грубо впивался пальцами, словно проверял целостность тела Рейес. Он все еще учился заботится о том, кто рядом, неумело представляя себя на месте девушки, подбирая дурацкие вопросы, словно та сейчас находится на приеме у врача. Шон всегда испытывал неловкость в такие минуты, даже если слышал видел, что партнерше с ним хорошо, но подростковая неуверенность никуда не исчезала. Нос ткнулся в плечо, в волосы, кажется Шону важнее было осязать, чем услышать ответ, поэтому он так односложно пропел на ухо Кэрри детскую песенку про солнышко, вертевшуюся сейчас на уме и прижал ее крепче. Волны дремоты окутывали его снова и снова, он с трудом разлепил глаза, чтобы попросить:
- Тут есть большая ванна? - ванна и даже большая бутылка с пеной, которую Шон щедро вылил в набирающуюся воду. От нетерпения он залез в это пенное облако, настраивая температуру и пытаясь уместиться с Кэрри в тесном пространстве. Его ноги до середины икр свисали с бортика, зато все остальное плавно погружалось в горячую воду, согревая и расслабляя. Шон прочитал названия всех тюбиков, обнаружил парочку со словом "шампунь" и "гель", принявшись тщательно и щедро поливать Кэрри своими находками. Минутная возня, старания Шона и его борьба с волосами Кэрри, которые намокли и стали похожи на вездесущих живых существ, слушающихся только свою хозяйку, а потом в ванной повисла тишина. Шон уложил голову на бортик, прижимая к себе спину девушки и поглаживая под водой ее тело и усмехаясь своим мыслям:
-  Тут хорошо. Спокойно. Никто не стучит в дверь и не орет, что ему нужно отлить или автобус ждет.  Господи. Я уже отвык от тишины за эти недели, - пены Шон не пожалел, от нее исходил приторный аромат кокоса, который вызывал аппетит. Желудок парня тоже осмелел и подал голос, напоминая, что алкоголь и две тарталетки - не совсем полноценный рацион. Канадец вздохнул, ничего иного от своего организма он и не ожидал, его грудь сократилась от смеха, а живот снова заурчал.
- Они меня еще и объедают, - через смех проговорил Шон, собираясь выдать журналистке всю грязную правду о сожителях. Журналистке. Кэрри теперь не одноклассница, даже не его девушка, а кто? Разбираться сейчас не хотелось, на языке вертелся весьма однозначный ответ, который ни как не подходил Рейес. Та не тянула на одноразовую страсть, потому что у них было общее прошлое. Пусть и закончившееся так больно, так резко, но Шон бережно держал воспоминания о тех годах в особом отделе своей памяти. И смешивать сейчас и тогда было кощунственно, да и они оба изменились. Взрослели там, где не успели до этого, меняли свои взгляды, меняли свое окружение и разбирались с новой для них жизнью. Кто как умел, делая ошибки и иногда падая. Шон прикрыл глаза, вспоминая, как в шестнадцать Кэрри узнала его страшную тайну, послужившую причину их первой ссоры. Он, кажется, наступал на точно такие же грабли: отказывался говорить вслух о том, что его беспокоит, потому что сейчас и тут это уже не важно. Уже случилось то, что случилось, а еще он обещал себе впускать в свою жизнь только тех, кто будет ему настоящим другом. И семьей. В конце- концов, Рейес все еще носила звание "друг детства" , хотя бы за спрятанные купальники в бассейне. Совесть тут же подсказала, что с друзьями не занимаются сексом и не засовывают пальцы между ног при первом удобном случае. Шон ощущал себя виноватым, винил себя за выпитое, за то, что пошел на поводу у собственного желания, поэтому готов был нести всякую чушь, смеяться урчанию в животе, только бы не начинать разговор о важном. Вопрос, кто они теперь друг-другу так и остался в наполненной горячим паром и запахом кокоса воздухе ванной комнаты, когда они перебрались в спальню обратно, за окном уже начинало светать. Темные краски ночи и желтым отливом меркли, уличные фонари сбавляли яркость, город неохотно просыпался и заполнялся новыми звуками. Шон думал, что не уснет с мокрой головой, противное ощущение влажной подушки на лице он ненавидел с детства, но едва его голова оказалась в мягком плену, глаза сами собой закрылись и мир провалился в приятный, спокойный сон рядом с Кэрри. Он даже не успел ничего пожелать ей, только обнял покрепче, охотно делясь своим теплом и нагло укладывая ладони на грудь. Очень быстро его частое и глубокое дыхание сменилось на поверхностное, едва уловимое, а через пол часа Мартинс перевернулся на живот, отбирая у Кэрри почти все одеяло.
Его разбудил знакомый голос Мег, встревоженный и явно недовольный. Не довольный по серьезному. Первое, что ощутил Мартинс - пульсирующую боль в висках и пощипывание по всей спине, словно его кто-то приласкал наждачной бумагой. Не кто-то, а вполне конкретная девушка, реальность возвращалась, и Шон пошарил рядом с собой по пустому месту. Нет. Голос Мег ему не приснился, потому что ему отвечал голос Кэрри. Сдержанный и спокойный тон, с таким тоном она могла и возмущаться, когда хотел до конца добить оппонента. Вторая рука привычно потянулась к тумбочке, ища телефон, но его там не оказалось. Зато стоял заботливо приготовленный стакан воды и таблетка шипучего аспирина. Через плотные шторы пробовал проникнуть яркий дневной свет, такой ослепительно белый, что у Шона заслезились глаза.
- Ты не это ищешь? - Мег все так прорвался в спальню, видимо опыта ей было не занимать, тут даже журналисты молча стояли в сторонке. Менеджер кинула на кровать к Шону его телефон, на экране которого высветилось половина первого и почти пол сотни звонков. Шон схватился за голову, которая начинала раскалываться одной рукой, а второй за телефон, пытаясь разобраться в этом бесконечном списке пропущенных. Мама. Сестра. Идиоты - друзья. Мег. Барт только написал сообщение, в котором благодарил за праздник и надеялся, что подарок понравится.
- Ты соображаешь, что ты творишь, Шон? Нет. Я вижу, что нет. А ты? - Меган смахнула белое колесо аспирина в бокал с водой, всучила шипучку Шону, словно заправская мать всех алкашей и резко обернулась к хозяйке спальни.
- Я его еле нашла, хорошо мое чуть меня никогда не подводило, Меган и не таких отыскивала в этом грязном городишке, - сегодня на ней было что-то яркое, гремящее и звенящее, словно из девяностых. Леопардовые лосины, высокие каблуки, джинсовая куртка в вышивке и такая же юбка. И все это мельтешило перед глазами Шона, вызывая новый приступ головной боли. Он снова рухнул головой в подушку.
- По правде сказать, я и сама ночевала не в своем номере.  И тут мне звонит секретарь Эрика и спрашивает, где наш алкоголик? Я на другом конце города, без нормальной обуви и укладки, я ничего не понимаю, мне звонят Карпентер, Гилински..все ищут Шона, а он...- рука в браслетах кинула в парня его же рубахой, Меган тактично отвернулась, давая Шону надеть трусы и привести себя в божеский вид.
- Это Эрик Ветро, моя дорогая. Он с Арианой Гранде и Кэти Пери занимается, чтоб ты понимала масштабы трагедии, у него все расписано на две наших жизни вперед, втиснуть туда пару оболтусов - то еще приключение, - уперев руки в боки, Меган начала расхаживать по комнатам и разглядывать картины на стенах, дожидаясь, пока Шон соберется.
- Пока за него платит Барт, ему надо думать не только своим членом...как безвкусно. Фу.., - Мег уставилась на фотографию улиц города, отражающихся в луже, скривилась, повышая голос так, чтобы до Шона тоже донеслись ее возмущения.
- Мег, дай нам пять минут, я спускаюсь, - вступать в споры с менеджером было бесполезно, тем более, Шон понимал - она права везде, но об этом он поговорит с ней внизу, в машине. А сейчас ему жутко было неловко перед Кэрри, которая стала невольным соучастником, по мнению Меган, и виновником всех прегрешений на земле.
Тряхнув массивными серьгами, Мег все таки вышла, засекая время и обещая, что на этом разбор полетов не окончен. Дверь закрылась, Шон сполз по дверному косяку на пол, утыкаясь затылком в деревяшку и постукивая головой о твердое, словно желая избавиться от боли и этого дня разом.
- Извини, ты не должна была этого всего выслушивать и...мне действительно надо идти, - стало совсем неловко, Шон не хотел уходить, но и оставаться дольше тоже боялся. Боялся прошлой боли, боялся понять, что все эти старания с Паулой были напрасны и ему все еще не безразлична Рейес, боялся даже абсурдного - узнать, что Кэрри переспала с ним, чтобы ее статья вышла куда более пикантной, чем могла бы быть. Он надеялся, что он ошибается, но мир шоу бизнеса успел показать всем мальчишкам из шоу свой клыки, больно кусая за бока. И это было только начало.
- Мне очень жаль... прости, - Шон пытался, изо всех сил пытался разобраться в собственной жизни и устоять на гребне той волны, которая подхватывала его и только увеличивалась в размерах. Но чем больше она становилась, тем сильнее е него возникало ощущение беспомощности и бесполезности в этой новой взрослой жизни. Он словно хотел приткнуться к какому более или менее крепкому берегу, но все, за что он хотел уцепиться через короткое мгновение сметалось этой самой волной. Подчиняясь натиску, растворяясь и становясь бесполезным. И так было со всем, к чему Шон раньше был не безразличен. У него не оставалось времени на прогулки, на игры в приставку, даже чтение книг получалось урывками между "Должен" и "Надо". Но, в конце- концов, он к этому стремился. Ждал ли он чего то другого? Разве реальность спрашивает, чего бы ты хотел вообще? Парень рассеянно отряхнулся, встал и на последок все таки спросил:
- вам...тебе..выдали пригласительные на завтрашний концерт? Ты же там будешь? Снова, - Шон имел ввиду, что каждое шоу отличалось порядком песен, но участники остались все те же, со своими уже полюбившимися слушателям хитами. Хотя, на такое громкое звание их песни вряд ли тянули.

Не один. Все пустые клеточки в твоем мирке забиты до отказа знакомствами, нужными и не очень, но о них стоит помнить так долго, как только можешь. Даже в своей собственной памяти подменяются лица, стираются моменты одиночества, вымарывается настойчивой пропагандой от окружения - тут нельзя плыть в одиночку туда, куда хочешь ты. Нельзя и все. Даже если иногда кажется, что тебя разрывают на части, ломают суставы твоего настоящего Я, ты не должен боятся тех, кто это с тобой делает. Иначе ты не доплывешь туда, куда хочется всем. Ты теперь в ответе за всех. Не один. Твое тело, голос, мысли, слова будут принадлежать не тебе, но даже такой жертвы мало. Они заберут всех тех, кто тебе дорог и так же начнут их ломать, делая удобными. Шона накрывает сразу после концерта, зал все еще гудит последними нотами, толпа скандирует их и его имя, но в какую-то секунду он совершает ошибку. Протягивает руку к частоколу рук внизу, по сценой, его хватают крепче, чем нужно, пытаются утащить вниз, Гилински только хватает за ремень, потому что оказывается рядом и видит все своим глазами. Мартинс вырывает запястье из цепких пальцев, улыбается, ищет глазами охрану, которая теснит и разбивает толпу на мелкие куски, разрезая собой, словно торт. Он надеется, что они все делают верно, ловит такой же ошалелый взгляд Джека и остальных. Музыканты глушат рев оваций на пару с пиротехникой, шоу заканчивается грандиозным огненным потоком, льющимся с потолка арены. Неистовая толпа требует еще, пока один за другим певцы прощаются с зрителями, убегая в черноту закулисья. Шон сбегает одним из первых, натыкается на Мег, та что-то ему говорит, просит вернуться на сцену через минут десять, он не слышит, послушно хватает бутылку с водой и сбегает от еще одной толпы, ставшей за время турне, своей. Техники, звуковики, помощники, стилисты. Шон натыкается на них, сбивая с ног и прося на автомате прощения, уже выискивая место, куда можно забиться. В этой громадине нет ни единого укромного местечка, куда бы не доносился гул толпы. Комната отдыха персонала, инвентарь, туалеты, дальше по коридору налево, вверх по ступенькам пожарной лестницы, где между этажами все так же зачем то стоит огромный фикус в горшке. Шон забегает в первую попавшуюся дверь, которая оказывается открытой, прижимается спиной к дереву, дышит тяжело и часто, моргая и жмурясь. Секунда и из груди вырывается сдавленный всхлип, на который никто не реагирует, никто не упрекает, не говорит с укором о мужских слезах. И Шона прорывает. Он сползает на пол, где бессильно принимается рыдать, задыхаясь от подкатывающих слез, необъяснимых, не понятных ему и таких бесполезных. От них не приходит облегчения, все только становится хуже, и вот уже нечем дышать, по телу пробегает дрожь, сковывая и пугая. Шон повторял себе раз за разом, как его зовут и сколько ему лет, но это не помогало, а напротив, только усиливало ощущение не реальности происходящего, словно перед глазами прыгают кадры уже прожитой не им жизни. Детство, первый велосипед, ссоры с сестрой, мама собирает его в школу. И это другой Шон. Он хотел и стремился с другому. Но к чему?
В дверь постучались. Дернулись, но Мартинс даже не пошевелился, в этой громадине еще много туалетов для женщин. А потом постучали еще раз, но уже настойчиво.
- Шон, я знаю, что ты там. У тебя все хорошо? - голос Мег был непривычно холодным и каким-то потерянным одновременно. Не каждый день ее подопечные убегали со сцены и отсиживались в женском туалете. Они вообще не убегали от славы, если откровенно
- Хочешь, я позову Барта? Шон.. ну же, - менеджер дернула ручку еще раз, даже приложила ухо к двери, но в ответ услышала только сдавленное сипение и всхлипы. Посчитав это ответом, Мег поскребла ноготками по крашеному и снова заговорила:
- Это косяк охраны, Барт уже разносит эту лавочку в пух и прах. Они должны были следить за зоной у сцены. Ты молодец и все сделал правильно, ну же..мой мальчик...открывай эту чертову дверь. Иначе меня уволят, - в ход пошел действительно действенный метод, Мег применяла его именно в таких случаях, когда у артистов срывало гайки. Психика подростка не зрелая и мобильная, она привыкла к тому, что раз в месяц кто-то либо пытался отличиться и устраивал скандал, либо напивался до вызова "скорой" или, как Мартинс - попадал в ловушку собственной самоидентификации. Когда хотел стать акробатом, а стал танцором балета. Одна истории, но трико разное. Мег скептически фыркнула и закурила, сползая с другой стороны двери на пол и дожидаясь любого звука. Но там только всхлипывали с новой силой.
- Это единственный туалет для женского персонала в этом секторе, через пол часа тут будет толпа из прелестных стилисток, помощниц, журналисток...О, легка на помине, - через ароматный табачный дым Мег всматривалась в коридор. по которому шла та, которую бы лучше не видеть. Но на шее у девушки болтался пропуск журналиста, а у Мег, кажется, не хватало власти над Мартинсом, чтобы справится в одиночку. Женщина махнула рукой с пола, давая понять, что узнала и заметила Рейес раньше, чем той захотелось бы уйти.
- Надеюсь, ты знаешь волшебное слово, чтобы открыть эту дверь. Что-то вроде "Сим - салябим, рахат-лукум, абракадабра". Не хочется тут сидеть всю ночь, у нас самолет к пять утра. Если его не будет на пресс- колле через сорок минут, я говорю Барту и звоню его матери, - последние слова Мег сказала громко и четко, чтобы их сто процентов услышал Шон. И он их услышал, оценивая свою ситуацию и вероятность блефа Мег. Расскажет. И что тогда? Шон бессильно поскреб пальцами по плитке, понимая, если он сейчас не откроет, то будет только хуже. Его не вытолкнет из этого порочного круга, нет, но тот сожмется сильнее. И тогда совсем станет тяжело дышать. Шаги.
Мег ушла, забирая с собой запах сигарет, оставляя абсолютное безразличие ко всему.
- Ты? - на самом деле ему хотелось сбежать, в голову пришла самая обычная и не такая уж оригинальная идея - уехать в Эйджакс прямо сейчас. Обратно домой. Туда, где никто точно искать не будет. Ну, кроме нее. Кэрри Рейес, готовой на все, чтобы попасть в туалет. Или все таки к нему?