Лола вырывается, и Итану вдруг становится по-особенному спокойно. Все встает на свои места. Вихрь абсурда утихает, и куски его жизни, вившиеся вокруг столько лет, то и дело жалящие, как битое стекло, как пчелиный рой, застывают и начинают складываться в общую картину.