На стойке регистрации отеля меня ждала почта. Лайфхак, который мне подсказали еще в Штатах: при бронировании номера связаться с службой доставки военной и гражданской корреспонденции, чтобы не терять письма. Несколько конвертов после беглого просмотра [все терпит] тут же отправились в чересплечную сумку, очень похожую на ту, которую как раз носят почтальоны. Потертая, но верная спутница в отпусках для человека в непритязательном гражданском - рубашке с пуловером и карго.
Да, и у военных переводчиков бывают дни, когда не нужно просыпаться от воплей Доусона или под грохот трака в дороге или под разгон реактивных двигателей бёрдов. В прошлый отпуск, почти восемь месяцев назад, я посетил Филиппины. Февральский Боракай - это тридцать градусов жары и минимум осадков, но после глубьматерикового [на кафедре Колумбийского за это слово меня бы прилюдно унизили пару раз] Туниса влажные острова все равно казались пыткой. В этот раз я выбрал Рим. Для неискушенного туриста этот город всегда был маяком страждущих. Хотя и для искушенного тоже.
Завтрак итальянцев: традиционная брускетта с прошутто и перетертыми томатами, крепкий до горькости на корне языка доппио. Меня ждал один из коллег по "вынужденному призванию", канадец Мартин Бауэрс, едва ли не на другом конце города, по счастливой случайности тоже оказавшийся здесь. Суровая реальность обошлась с нами несправедливо: когда я уже садился в такси, он набрал меня и сообщил, что его срочно отзывают на задание. Вот так и рушатся мечты надраться какого-нибудь прекрасного вина в отличной компании под рабочие байки, ведь мы оба были не женаты, а случайными связями почти не баловались хотя бы по причине гетеросексуальной ориентации.  Профессиональные шуточки так просто из головы не выветришь.
Ноги сами понесли меня бродить по городу. Я высокомерно проигнорировал зазывал с турами, но принял для себя решение обязательно зайти в какой-нибудь книжный магазин, чтобы как обычно повздыхать над шикарными лингвистическими загадками от носителей языка. Практики мне не хватало в итальянском, именно практики. Навигатор в телефоне подсказал правильное направление, да и с расстоянием, можно сказать, мне тоже повезло.
Народу в магазине было не так много, как я опасался. Уточнив у консультанта, где ждет меня заветное сокровище, я было направился в нужную сторону, но остановился в проеме между стеллажами.
Арлетт?
Какова вероятность?..
Дюваль стояла ко мне вполоборота, мешковатый свитер почти не скрывал классическую фигуру итальянок "песочные часы". В прошлый раз на ней был костюм, я почему-то запомнил. Я было качнулся вперед, к ней, затем назад, словно человек с приступом морской болезни. И дальше все равно вперед. Она что-то бормотала под нос, углубившись в книгу. Я подоспел как раз вовремя, чтобы узнать знаменитый сонет Данте. В следующее мгновение, когда она закончила цитировать строфу, я на английском продолжил, успев проговорить ровно для того, чтобы итальянка, видимо вздрогнув, с глухим хлопком уронила книгу.
Я поддержал ее за предплечье, затем пришлось опуститься, подобрать том и  выпрямиться. С высоты своего роста я еще больше поразился тому факту, что она скорее девушка, чем молодая женщина: компактная, аккуратная и почему-то бесконечно грустная.
— Алан? Вы... вы что, меня преследуете?..
- Ни разу, - мягко возразив на родном языке Арлетт, я возвращаю сонеты на пустующее место. - Я оказался здесь случайно, но я рад нашей встрече.
Она молчит, ушедшая куда-то в себя, фактически еще ребенок. Ей только около тридцати, а уже разломы в линии жизни: потеря матери и брата, подстреленный жених, авария в Нью-Йорке с довольно долгой медикаментозной комой, сцена в Сиракузах... Упрямые глаза чистого оникса смотрят на меня исподлобья, но, кажется, не видят, они направлены вглубь своего же сознания. Как глаза уставшей от плясок марионетки.
Может быть, Брайди был и прав по поводу синдрома бога-спасателя. Мне почему-то захотелось обнять ее, но позволить я себе этого не мог. Как минимум я бы напугал ее, да и себя тоже. Нетипичное желание для Алана МакМиллана, почти аскета в личной жизни, не считая псевдогейши на Боракае и девчонки в Дохе, с которой все случилось вообще спонтанно и внезапно.
- Арлетт? - Ее взгляд наконец-то фокусируется на мне. Хвала богам, никакой военной формы, еще не хватало, чтобы итальянку триггернуло на события не столь уж солидной давности. - Слушайте, простите меня... Мне следовало хотя бы кашлянуть для приличия... И точно не цитировать Данте на английском, это просто кощунство.
Дюваль улыбается. У нее чудесная улыбка: несмелая и в то же время по-итальянски яркая, характерная, заставляющая собственные уголки губ приподняться в ответ.
- Давайте я угощу вас кофе, это минимум, который я обязан сделать после своего почти инфернального появления. Может, вы подскажете хорошее место поблизости? Уверен, вы знаете такое, в конце концов, это я пересек туристический Рубикон.
Помедлив, она кивает на мое предложение.
Что ж, Бауэрс, наши дела не так уж и плохи.

Один мой шаг равен ее двум, но итальянка идет легко и не отстает. Со стороны кажется, будто и вовсе танцует. Это, походу, что-то глубинно-менталитетное, потому что каждое ее движение полно природной грации. Мне внезапно захотелось увидеть ее в платье и на каблуках: необъяснимое по своей сути желание, одно из нескольких, что этим днем решительно смущали обычно упорядоченный ход мыслей.
- Просто отпуск, как и у гражданских, шестнадцать дней свободы от работы. - Делая очередную затяжку, уточнил я, не отводя глаз от скульптурно-чистого овала ее лица. Ребенок. Женщина. В ней каким-то образом умещалось все и сразу, она напоминала мне лотос с десятком защитных слоев из лепестков, или русскую матрешку, одну из тех, которые с маниакальным упорством коллекционировал Голдсмит.
Арлетт с искренним восторгом делится казалось бы несущественной новостью про корсет, но внутри меня что-то слабо щемит. Она молодец, даже если прикрывается светской непринужденностью для диалога и просто старательно обходит тему Сиракуз. Вспоминаю информацию из досье про работу итальянки в Штатах, прикидываю опыт и приказываю самому себе не удивляться. Пока я плавал на авианосцах между базами и помогал информационно "потрошить" пленных террористов, Дюваль вовсю практиковала социальные связи. Да, определенно, еще нужно понять, к кому из нас обращаться за поддержкой.
Кофейня вырастает перед нами ровно в тот момент, когда я последний раз затягиваюсь, а спутница с воодушевлением предлагает посетить танцевальный марафон. Это на мгновение полностью выбивает меня из колеи; черт возьми, в ней так много скрытой жизнерадостности, какого хрена тогда я беспокоюсь о грусти?..
Кашляю от смеха, пока аккуратным щелчком избавляюсь от бычка, отправляя тот в мусорную корзинку возле входных дверей в заведение. Определенно, в плясках я таки хорош, пусть зачастую они спровоцированы пулями или снарядами со взрывчаткой. Эта аллюзия и заставляет меня всхохотнуть, пока итальянка, тая улыбку, терпеливо ждет мой ответ.
- Вы знаете, я так себе танцор, но... - Берясь за дверную ручку, больше похожую на стилизованные ножны, я тяну ее на себя, чтобы пропустить девушку вперед. - Я бы посмотрел в целом на это действие. - Маячу следом, аккуратно придерживая пакет с книгами. Если Дюваль любит читать, мы точно найдем не одну тему для разговора. Вот тебе и практика, МакМиллан, какую ты желал и на какую не смел и надеяться. Носитель языка, который так или иначе заставляет тебя мысленно улыбаться.
Она оборачивается на секунду, я ловлю ее угольно-черный взгляд исподлобья, от которого уже не веет тяжестью, а наоборот, чем-то затаенным, что-то между благодарностью и надеждой. В этот момент где-то в недрах ее сумки начинает играть мелодия, и я с удивлением узнаю песню Адриано Челентано, "Признание".
Мы находим свободный столик, усаживаемся прямо возле окна, вешая сумки на спинки стульев. Логика, предельно осторожно стучась в мысли, уже не спрашивает, а что такое вообще происходит, она просто напоминает вести себя вежливо и не включать тот самый комплекс бога-спасателя [спасибо тебе, Брайди, вот что бы я без тебя, говнюка такого, делал?] в ненужный момент.
Девушка заканчивает разговор и кладет телефон на стол экраном вниз. Я невольно отмечаю этот пунктик у себя в голове, пока Арлетт устраивается удобнее, а сам я делаю вид, что изучаю меню на листке плотного картона, осматриваю уютный интерьер, в котором сразу чувствуется сетевой непритязательный подход, и попутно незаметно [я на это надеюсь, конечно] рассматриваю ее лицо. Солнечный свет, падая под косым углом, придает ему и строгость и мягкость одновременно, причем, безжалостно подчеркивает синие тени под глазами, но при этом фокусируется на пухлых губах, созданных то ли для песен, то ли для поцелуев.
- Алан, сколько языков вы знаете? - Это она спрашивает, когда повисшее молчание становится уже неловким; не тяжелым, а именно смущающим, потому что кажется, что изучение происходит на обоюдной основе, и меня точно так же сканируют на предмет... да хрен знает, но я чувствую ее деликатный интерес.
- Девять. - Я отвечаю с неким затаенным намеком на гордость, и в эту секунду подходит официантка, чтобы принять наш заказ. Право быть первым я, конечно же, передаю Дюваль, и она бегло-вежливо просит большую чашку латте. Сам же я останавливаюсь на доппио, надеясь при этом, что сердце не скажет мне "arrivederci" из-за двойной солидной дозы кофеина за день, потому что обычно я предпочитаю зеленый чай без добавок, он бодрит не хуже кофе. - Итальянский... - Легкий кивок как дань уважения собеседнице, на который она демонстративно всплескивает руками с улыбкой. - Французский. Русский. Немецкий. Английский. Арабский. Венгерский. Турецкий. Фарси. Сейчас пытаюсь в свободное... кхм... от работы время изучать китайский. Новый тренд, все такое. - Пожимаю плечами. - Звучит, наверное, безумно, но я видимо слишком сильно люблю свое призвание.

Если бы одна часть моих мыслей была бы капралом Доусоном, она непременно орала бы на другую что-то вроде "встать, ублюдки!" или "собраться, мать вашу!" и все такое в этом духе, просто потому, что с непривычки в голове все разом превратилось в кашу. Меня всегда деморализовал диссонанс между военной и гражданской жизнями, это словно две прямые линии, которые никак не пересекаются друг с другом, да и не должны. Честно говоря, я всегда удивлялся, почему шиза не торопится стучаться в мой дом разума от постоянной перемены слагаемых, из которых состоял напряг рабочих моментов и релаксация отпусков а-ля "все как у людей". Видимо, нервная система справлялась, и этот факт не мог не радовать.
Он радовал меня даже сейчас, пока я мелкими глотками пробовал свой еще горячий кофе и слушал менталитетно-жестикулирующую собеседницу. Определенно, Арлетт на трассе в Сиракузах и Арлетт в римской кофейне являлись мне совершенно разными девушками, хотя это было логично и обоснованно. Расслабленная и воодушевленная, итальянка словно сошла с одной из картин, где сатиры пляшут с пьяными от огня и вина женщинами Диониса или как их там... я не особо силен в живописи.
Дюваль быстро подмечает мой epic fail с попыткой нахрапом взять сеньора Алигьери при изучении итальянского, и я реагирую известным всему миру поднятием рук. Да, каюсь, как говорят ее соплеменники, mea culpa, самонадеянности мне всегда хватало, впрочем, благодаря именно ей и есть в запасе столько освоенных языков.
Я не мог отвести своих глаз от ее лица, от ее взгляда. Он был очень глубоким, не поверхностным, а именно глубоким, хрен знает, как я мог бы объяснить это впечатление, избегая каких-нибудь сонетов Шекспира или рубаи Хайяма. Мне нравился этот угольно-черный взгляд, в нем светилась и ясность ума, и какая-то вышколенность по отношению к собеседнику. Зная детали ее жизни, я искренне удивлялся тому факту, что она может вот так легко смеяться и вовлекать в солнечное настроение человека, который просто пересекся с ней пару месяцев назад при не слишком благоприятных обстоятельствах.
Я хотел было спросить, не собирается ли она возвращаться в Штаты, однако вовремя прикусил язык, замаскировав попытку удовлетворить свое любопытство поднесенной к губам чашкой с доппио. Это не твое дело, Алан. Если видишь что-то прекрасное, даже не пытайся замарать его своими воняющими порохом пальцами. Даже, мать твою, не пробуй! Вместо своего вопроса, вновь изучаю мраморный овал и изгиб темных ресниц, пока подбираю слова для ответа.
- Прошу вас, Арлетт, не будем про мою неосмотрительность, я уже чувствую себя неловко. Я был бы признателен, если бы вы подсказали мне пару итальянских авторов, читая которых, можно и подтянуть лингвистику, и не сломать язык. - Тянусь за еще одним стиком сахара, веер которых торчит из подстаканника рядом с ее локтем. Дюваль с улыбкой перехватывает искомое и вкладывает в мои пальцы; наша теплота встречается, и мне нравится это ощущение. Совсем иное, чем на той самой трассе, когда я держал ее, бьющуюся от ужаса, в своих руках, пока араба скручивали в бублик полицейские. - Вы надолго в Рим? Часто здесь бывали? Что посоветуете туристу, который готов ближайшие две недели колесить по Вечному Городу? Кажется, есть такой фильм - "Римские каникулы", я, правда, о нем только слышал.
У нас в учебке показывают совсем другое кино, это точно.
- К слову, Арлетт, по поводу Данте - пополняете свою коллекцию или планируете осчастливить кого-то подарком? Простите,  - вновь поднимаю обе ладони, откидываясь на спинку удобного полукресла, - я готов завалить вас вопросами, но мне просто любопытно.
И ведь не вру, правда же. Я, наверное, мог бы слушать ее часами, видимо, говори она о книгах, работе или рассказывай прогноз погоды. Ты влип, Алан, ты просто влип, сложил себе мозаику из образа и действительности, и влип, как жук в древесной смоле.

Слушая ее книжные рекомендации, я был в который раз приятно удивлен. Черт знает, на что я рассчитывал, изучая досье. Страничная Арлетт Дюваль казалась мне le dame laïque, и ни на что особенное я не рассчитывал, хотя и был сбит с толку раз за разом, состыковывая действительность с данными; такие, как она, носят костюмы от кутюр, ворочают большими деньгами, заключают сделки во имя семейного бизнеса, в общем и целом, какой-то полукиношный мир, от которого я был примерно так же далек, как балерина от производства салями.  В джинсах и этом самом мешковатом свитере итальянка казалась мне более реальным человеком, что ли. Как-то так. Двоякое ощущение постепенно стиралось, и я представил ее за кофеваркой, и еще с книгой в руках, и еще танцующей эту самую галларду, или как там звучит танец. Представил ее собой, без дорогих шмоток и лишней косметики.
Хотя на ней и сейчас не было ни грамма штукатурки, еще один несомненный плюс в ее пользу. Впрочем, это мог быть и осознанный выбор, и последствия пережитых событий, и ее жизненное кредо, да и черт с ним. Я не хотел в это углубляться прямо в эти минуты.
Я искренне наслаждался ею, вот что я делал. Комплекс бога-спасателя уже не маячил в мыслях, когда я думал об Арлетт Дюваль, это было уже что-то совсем иное. Кажется, она принадлежит к той самой породе женщин, про которых говорят "влюбился с первого взгляда". Было бы слишком смело утверждать, что я влюбился, я и знать-то ее не знаю фактически, но в данном случае отрицать наличие интереса было сложно. Как говорится, ты окончательно теряешь себя, когда начинаешь себе врать.
Вот и сейчас, когда итальянка попалась в полуловушку-полушутку, я лишь мог по-доброму захохотать, не сдерживаясь. Да, все перечисленное я уже освоил в прошлые свои приезды, и что самое забавное, мой выбор достопримечательностей совпал с ее. Черт с ним, я был готов пойти ва-банк, ради одной ее солнечной улыбки, которая стирала горькое послевкусие Сиракуз.
- Вы знаете, Арлетт, с таким раскладом я готов предложить вам quid pro quo. Вы составляете мне компанию в прогулке по Аппиевой дороге, а я честно попытаюсь не отдавить вам ноги в... как вы сказали?... галларде. Что скажете насчет завтрашнего вечера? Я бы заехал за вами на такси, если бы вы сказали мне, в каком отеле остановились.
Щелкнув ручкой, я раскрыл блокнот на чистой странице и был готов записать адрес. И тут Дюваль посмотрела мне в глаза с довольно странным, но уже знакомым выражением опустошенности, я мог бы поклясться, что видел его. Видел, мать его, не один десяток раз, в глазах людей по разным континентам, у которых что-то забрали и не спешили восполнять потерянное. Внутренне в этот момент я был готов дать сам себе зуботычину, да покрепче, ведь напирал на девушку, как обезумевший от весеннего гона лось.  Оставалось лишь собраться мысленно и подготовиться к отказу, и виноват в нем буду только я сам.