[14.07.2024] you made me into this. monster
он знал мою единственную слабость — то, что я слаб
14.07.2023 | куба
Amato Serra | Matteo Moretti
- Подпись автора
останови меня хоть на минуту
что, если завтра уже не наступит
New York City |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » New York City » Городской Архив » Законченные игры » [14.07.2023] you made me into this. monster
[14.07.2024] you made me into this. monster
он знал мою единственную слабость — то, что я слаб
14.07.2023 | куба
Amato Serra | Matteo Moretti
останови меня хоть на минуту
что, если завтра уже не наступит
Амато нервно стучит пальцем по рулю, когда автомобиль заворачивает по территории отеля до жилого корпуса. Если сообщать дону Моретти - ситуация критическая. Если не ограничиваться формальностями - без мата не обойтись. Они всё проебали еще с момента, когда сеньор Моретти был отправлен на Кубу, а то и раньше. Слили всё: время прилета, их человека, встречающего наследника, отель, в котором тот будет размещен. По прилету никто из их людей, сопровождавших Маттео Моретти, не заметил подмены телохранителя. И если бы не звонок, на который не ответил наследник, никто бы даже не спохватился, что что-то пошло не так. Они проебали всё, потому что первым, кто среагировал на молчание сеньора Моретти был никто иной как его отец. На Его звонок наследник не ответил. Тогда-то улей и зароптал, зажужжал, забегал в суматохе. Где его видели в последний раз? Кто встречал? Номер арендованного автомобиля совпадает с тем, на котором должны были подвезти наследника; водитель тот же, что и работал на них в прошлом году. Только вот фигура встречавшего человека не похожа на нанятого на Кубе Рамона. Угол камеры так и не дал рассмотреть чужое лицо, но еще тогда Амато почувствовал что-то неладное, переглянулся с доном Моретти и его консильери. Звонок в отель, запрос информации о телохранителе, поиск доверенных лиц на Кубе, нервное ожидание видеоматериалов с камер - казалось, весь дом встал на уши, пускай о критической ситуации знал лишь ограниченный круг. В воздухе повисла напряженная тишина. В чужом молчаливом гневе можно было задохнуться. Амато сам вызвался лететь за сеньором Моретти: решать все через звонки было невозможно, им нужен был свой человек.
Он был весь на нервах. Ведь возложенная на Амато Серра обязанность - предотвращать утечки. И где они сейчас? Кто-то в мафии сливает информацию на наследника, и теперь рядом с ним оказался чужой человек. Он был виноват уже в этом. Упустил, недопроверил. А сейчас должен разрываться, поднимая своих людей на поиск тех изъян, что они упустили, и вместе с тем разбираться с последствиями собственной ошибки. Уже на Кубе Амато узнает, что камера застала незнакомца с Маттео в момент, когда они вдвоем входят в их номер, а после - ничего. Что-то внутри давит и гложет, заставляет двигаться нервно и торопиться. Мысль, что с минуты на минуту все может закончиться там внутри. Если не уже. По его вине дон Моретти мог потерять своего сына и наследника. Амато мог потерять своего же ученика. Он нервно сглатывает, сворачивает резко на повороте. Мысль о том, что он ворвется сейчас в номер и увидит лишь мертвенно бледное тело Маттео с простреленной головой, выводила из себя. Что он будет делать, если все сложится так? Проще будет застрелиться рядом с ним, чем передать дону Моретти новость о смерти его сына.
Амато почти подрывается с места, как только оставляет автомобиль прямо напротив входа в корпус. Решительным шагом он проходит в двери здания, по лестнице взбегает на второй этаж, попутно доставая пистолет и снимая его с предохранителя. Он не знает, что будет ждать его в номере. Но если подменный "телохранитель" все еще там, без секунды сомнений вгонит пулю промеж глаз. С каждым шагом все тревожнее. Тишина коридора напрягала. Он уже высмотрел нужную дверь на том конце. Раздается щелчок открываемой двери - и Амато тут же вскидывает пистолет, готовясь встретить выскочившую в коридор фигуру.
Это он. Он жив.
— Маттео! Dannazione, с тобой всё в порядке, — Амато опускает руки и тут же идет навстречу ученику, беглым взглядом осматривая его и убеждаясь в своих словах. — E ancora lì? — Маттео поймет, о ком идет речь. Амато кивает в сторону номера. И прежде чем дать наследнику что-то сказать, указывает жестом вниз. — Ci penserò io. Садись в машину. Всё остальное - потом.
by adams
А на побережье все еще тихо играла музыка.
Маттео щурится и сквозь тонкую неровную полоску тянущегося от фитиля сигареты смотрит на остатки отдыхающих, что несмотря на проливной дождь решили дослушать концерт музыкантов до конца. Он не помнит, сделал ли от этой сигареты затяжку вообще, или все это время Моретти просто стоит здесь и просто ждет пока та медленно стлеет. Весь сегодняшний день он думал, что его голова полна пустоты. Но он даже и подозревать не мог, настолько та станет глубока к ночи. Он медленно опускает веки, прислушивается к окружению, ловит все ту же музыку, шум прибрежья океана, тихие голоса и свое собственное, абсолютно спокойное ровное дыхание. Спокойное. Парень начал забывать, когда в последний раз чувствовал это тонкое душевное равновесие. Хрупкое. От того, наверное, и боялся лишний раз пошевелиться и о чем-то подумать. Боялся разрушить его. Такое случается, когда обычно спокойный, уравновешенный, приведенный в порядок поток эмоций вдруг выходит из-под контроля и случается срыв. А после него - благоговейная тишина. Отходняк на грани состояния похожего на алкогольное опьянение в котором ты не способен ни то что связно думать, но и совершать вообще какие-либо действия. Даже такие просты, как, казалось бы, сон. Он чувствовал себя измотанным. Совершенно уставшим. Но так и не смог сомкнуть глаз. Наверное, в первый раз за эти сутки, он был действительно напуган. Его пугало, что во сне время пролетит секундным мгновением и утро настанет слишком быстро. И он не знает, хотел ли бы вообще проснуться. Потому что ему кажется, что даже то, что происходит сейчас и есть сам сон. Абсурдность происходящего никак не вписывалась в привычную реальность.
Сигарета дотлевает до самого фильтра. Обжигает пальцы. Маттео грязно ругается на родном языке и роняет окурок прямо с балкона. Больно. Губы поджимает от какой-то щемящей обиды на самого себя и зарывается пятерней в уже высохшие растрепанные волосы. Глубокий вдох-протяжный выдох. Он бы и правда мог простоять вот так всю ночь, но от чего-то в номер ему хочется вернуться больше. От чего-то... Знает от чего, но ни за что не стал бы в этом признаваться. Тем более, себе. Кому приятно признавать свои ошибки? Особенно те, о которых просто не желаешь жалеть. Потому что ты - человек. И ты имеешь на них право.
В том случае, если ты не Маттео Моретти.
Свет фар въехавшей прямо на территорию корпуса машины на мгновение давит на привыкшие к темноте глаза. Тео уже собирался уходить в номер, но сей феномен заставил его задержаться. Почему феномен? Машинам было запрещено заезжать дальше административного корпуса и ее здесь наличие означало прибытие "особенного гостя" в "особенном случае". И в этот момент и Маттео не возникает ни единого сомнения в том, что он и есть этот "особенный случай". Знакомая фигура спешно вышедшая со стороны водительского сидения - всего лишь неопровержимое доказательство догадке. А дальше тошнотворное осознание того, что он совершил далеко ни одну ошибку за эти сутки. И человек с которым он разделил постель - не самая большая из них. Он так и не поднял трубку...
Маттео даже не включает ночник. Он знает где стоит его так и не разобранная сумка и буквально заскакивая в комнату, первое, что он делает, это зарывается в вещах. Не ищет что-то конкретное. Вытаскивает то, что попадается под руку. Джинсы, футболка. Даже не потрудившись включить ночник, на скорую руку одевается и подхватывает с дивана брошенный там ранее телефон. Хватило только одного нажатия на дисплей, чтобы даже сквозь заблокированный экран увидеть на нем десятки уведомлений. Это и было его ошибкой. Он должен был ответить хотябы на один звонок. Хотябы на одно сообщение. Естественно, не получив ни одного ответа от него самого за такой большой промежуток времени, было принято решение позвонить телохранителю. Телохранителю, которого нет. И вряд ли бы он смог снять трубку. Поэтому Амато здесь и скорее всего уже поднимается по лестнице внутри корпуса. Маттео наспех влезает в кеды и даже не завязывая на них шнурки, цепляет с тумбы ключ карту, но не ведет ей по замку сразу. Останавливается у двери, чтобы через плечо еще раз оглянуться. И пожалуй в первый раз в жизни он просто не знает, что ему делать. А времени подумать у него просто нет.
Когда Моретти, спотыкнувшись о не завязанные шнурки, выходит в коридор, первое, что он видит, когда поднимает голову, это смотрящее прямо на него дуло пистолета. А уже после этого переводит взгляд на того, кто его держит. Естественно, Серра, завидев его, сразу же опускает оружие и кажется даже прибавляет и без того быстрый шаг. - Я в порядке. - Получается как-то тихо и вымученно в ответ на слова ищейки. И тон его совсем не вяжется с тем, что он говорит. Поэтому Маттео подбирается и тянет дверь, окончательно ее закрывая. Послышался щелчок кодового замка. Ключ-карта у него и он не намерен ее отдавать, пряча в задний карман джинсов. Не факт, что мужчине на ресепшене не выдали другую, но он хотябы попытался. - Я в порядке. - Вот теперь более твердо. На лице у Амато нескрываемое волнение. Определенно, он уже был в курсе того, что телохранитель был подменен. Более того, скорее всего, в отличие от самого Тео, он быстро разобрался чем пахнет все это дело, от того незамедлительно выдвинулся на Кубу САМ, не доверив это дело третьим лицам. Амато Серра был опасен. Очень опасен. И если это признает даже Маттео, значит так оно и было. Спорить с ним тоже было бесполезно. Поэтому наследник молча коротко кивает, соглашаясь пройти в машину. Но сделав пару шагов по коридору и поняв, что мужчина не собирается идти следом за ним, резко тормозит. Ему требуется всего секунда, чтобы сдать назад и зацепиться за рукав пиджака своего спутника. Крепко, до побелевших костяшек сжимая жесткую ткань, он не дает Серра ступить больше ни шага, протискиваясь между ним и дверью в номер. - Нет. - Что, "нет"? Маттео не смог бы дать ответ на этот вопрос, если тот был задан вслух. Взгляд на ищейку поднимает хмурый, пытаясь собрать в себе хоть какую-то долю уверенности в собственных действиях. Нет, где-то глубоко внутри себя он более чем уверен, что сделает все, чтобы не дать мужчине двинуться дальше, но за чередой стремительно развивающихся событий, просто не смог подобрать к этой уверенности правильное выражение лица. Растрепанный, уставший, загнанный в угол своими собственными мыслями и полным бардаком творящимся вокруг него, он выглядел не иначе как жалко. И понятия не имел, как это изменить. - В этом нет необходимости. Идем в машину.
останови меня хоть на минуту
что, если завтра уже не наступит
Кажется, Маттео вышел из номера незамеченным; если подменный телохранитель все еще был внутри, преимущество внезапности оставалось на стороне его наставника. Если. Наследник так и не ответил на его вопрос, впрочем, выглядя... не лучшим образом. "Я в порядке". Амато на доли секунды следует взглядом за Маттео, ведет лицом вслед за ним. Хмурится, останавливая себя, направляя взгляд на дверь впереди. Больше Маттео ничего не угрожает - и эту мысль приходится прокручивать в голове раз за разом вслед за учащенным под адреналином сердцебиением. Он дойдет до машины, и всё будет в порядке. Станет хуже - администратор на ресепшене окажет им услугу. Работа же Амато оставалась впереди него, как бы что-то ни заставляло последовать за Маттео.
За этой дверью.
Он считает про себя до трех, пытаясь вслушаться не в спутанные шаги по коридору, а в звуки комнаты напротив. Простреливать замок, выбивать дверь - одним словом, действовать шумно - не придется.
Ему нужно одно лишь движение, чтобы открыть замок полученной ключ-картой.
Амато останавливается, едва почувствовав натяжение на рукаве. Или потому что услышал "Нет" от того, чье слово намного сильнее той физической преграды, которую он представляет. Амато мог бы взять парня за плечо и отставить в сторону, как помеху на его пути. Только вот Маттео Моретти - намного больше, чем какая-то помеха. — Что? — грубый, резкий вопрос срывается невпопад. Обычно Амато лучше подбирает слова и не фамильярен; но наследник выбивает из него все прошлые мысли и привычки. Взгляд, до того направленный на замок, вынужденно переходит на чужое лицо. Хмурое. Но Маттео так и не удалось скрыть прошлой растерянности и усталости, с которой он встретил своего наставника. Амато на секунду закрывает глаза, шумно выдыхает прямо над чужим лицом, прежде чем склонить голову к Маттео ближе. Он хочет, чтобы сейчас ученик смотрел прямо на него. Чтобы слышал, как замешательство вкупе с неразделенной жестокостью выливается в резко понизившемся до шепота голосе. Чтобы ученик слышал. Каждое. Его. Слово. — Этот человек не твой телохранитель. Он - наемник. Чужой заказ на твою голову, — Амато уверен: наследник не мог не заметить подмену. Уверен, он должен был почувствовать, что что-то не так. Уверен, что Маттео вырос слишком умным и внимательным к деталям, чтобы понять всё сам. По чужому взгляду Амато понимает, что, как и должно быть, он сообщает ученику не новость. Но почему-то все равно должен произносить это. — Еще немного - и он бы убил тебя. В этом есть необходимость. Либо он тебя, либо мы - его, Маттео, — Амато щурится. Они спохватились лишь из-за пропущенных звонков. Может, это и было сигналом от Маттео о том, что что-то идет не так? Тогда почему он не воспользовался более оперативными методами и не сообщил им раньше? — На тебя объявили охоту. Мы не можем оставить неудавшегося убийцу на свободе, — удивительно, что Амато проговаривает это прямо сейчас. Ему казалось, он воспитал Маттео достаточно, чтобы тот понимал, в каком положении он как наследник, его семья и его клан находятся прямо сейчас. Чтобы не оставлять все так безрассудно. Серра не понимает и, кажется, не поймет. Это слышно в его потяжелевшем, пышущем непроявленной жесткостью дыханием. Амато склоняет голову ближе к плечу, приблизившись к Маттео больше. Ему некомфортно. Ученик находился по слепую сторону от него. Чтобы внимать чужую реакцию, мужчине приходится отвернуться от заветного замка. Только вот даже сейчас ему кажется, что что-то ускользает от него, как от слепого. Он не видит в упор причину чужих слов. Невыносимо хочется бестактно спросить: "Что с тобой?" — Если не он, то за тобой обязательно придет следующий, чтобы завершить начатое. Клан должен показать, что случается с теми, кто смеет подойти так близко, кто грезит о твоей смерти, — голос Амато почти что переходит на змеиное шипение. Он упирается правой рукой в дверь, почти нависнув над Маттео всей темной фигурой - то ли пытаясь задавить чужой авторитет, то ли показывая, как он близок к цели, то ли обозначая, что действовать нужно сейчас же и ждать он не намерен.— Ты не вправе проявить слабость прямо сейчас, на-барон Моретти.
by adams
Нет, он знал, что Амато не будет в восторге от того, что происходит. Более того, он был уверен, что мужчина будет в полном недоумении и вряд ли прям сразу же согласится сделать так, как говорит ему его подопечный. Ведь если он был здесь, сам, лично, значит, дело было совсем плохо. Значит он уже все знал. Значит был в курсе подмены телохранителей, в курсе заказа на голову наследника Моретти и возможно даже больше всего этого. Больше, чем знал даже сам Маттео. Но если разобраться... Что по сути знал парень? Одно большое ничего. Он ничего не знал. Он ничего не знал ни то что о человеке, которого он оставил по ту сторону двери... Как оказалось, до этого дня он не знал даже кое-что о себе самом. И эта мысль загоняет его в тупик. Со спины - глухая, твердая поверхность гостиничного номера к которой он прижимается все сильнее и сильнее. Впереди - бездонная пропасть чужих глаз. Маттео не ожидал. Не ожидал, что короткий, резкий, выбивающий из груди дух вопрос прозвучит именно так. Тот самый вопрос, ответ на который он не знал и теперь, вдруг оказавшись под таким давлением, вряд ли бы смог придумать на него стоящий, достойный ответ, даже если бы тот по своей сути являлся ложью. Грубо, словно две увесистые пощечины от которых щеки Тео горят так, что невольно хочется прислонить к ним своих холодные, вспотевшие от волнения ладони. Он уже забыл, когда чувствовал себя настолько... даже не растерянным. Он полностью потерян. В этом дне, в этой стране, в этом чертовом отеле. В себе самом. И чем ближе к нему приближается Амато, тем сильнее закручивается тугой ком в груди. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Маттео старается дышать ровнее, но его учащенное сердцебиение, кажется, отдается эхом о пустые стены коридора, а значит он не может взять контроль. Собственно, нельзя сказать, что наставник справляется лучше, чем его ученик. Маттео чувствует его злость. Буквально ощущает острым мелким покалыванием на собственной коже. В этом шепоте жесткости больше, чем в любом гневном выкрике. Но парень не должен бояться, ведь так? Ведь Амато Серра не просто ищейка мафиозного клана. Амато Серра, как бы это иронично не было сейчас, один из самых близких ему людей. - Я знаю. - Поэтому пока еще Моретти не собирается ему врать. Но все мы понимаем, где именно здесь были ключевые слова. Если так вынудит ситуация, Тео сделает это даже не раздумывая. В ту же секунду. Потому что стремления не дать вскрыть кодовый замок на чертовой двери в нем куда гораздо больше, чем желания быть лучшим учеником года. - Я заметил подмену еще в тот момент, когда спустился с самолетного трапа. - Правда. Разрушительная сила. Она может вознести тебя на пьедестал и поставить во главе этого мира, а может уронить на такое дно, с какого у тебя, сколько бы сил ты не потратил, не будет возможности выбраться. Как такую правду расценит ищейка - загадка. Нет, он мог бы гордиться своим подопечным, в любой другой ситуации, но точно не в этой. Ибо если знал, то почему не забил тревогу? Почему оставил все на самотек и подверг опасности собственную жизнь. Ведь он прекрасно понимал, что если этот человек наемник, то известно за чем он пришел. Не знает. Черт возьми, он не знает! И это осознание, снова и снова накидывающее ему на шею удавку, шатает хлипкий стул на котором он стоит! - Если бы он хотел меня убить, он бы сделал это, Амато, а не стал дожидаться твоего прилета. - Ложь. Наверное, это первая ложь. Хотел ли на самом деле Томас убить его, Маттео не знал до сих пор и не хотел знать. Короткие слова, которые произнес наемник перед тем, как отложить направленное на наследника оружие - не есть подтверждение теории, которую выстроил для себя парень лишь потому, что так хотел этого сам. Он понятия не имел, проснулся ли бы утром, решив таки на мгновение прикрыть глаза. - Santo cielo amato, è così stupido! Quale caccia? Chi ha bisogno della mia testa? Tagliarlo è inutile come un ombrello che perde o un coltello smussato. Ci credi tu stesso? - Моретти и сам не замечает, как в какой-то момент переходит на родной язык. Но почему-то звучание собственного голоса теперь ни то чтобы придавало ему уверенности, но совершенно точно казалось ближе и от него становилось спокойней. Поэтому наследник только хмурится, когда ищейка наконец-то отводит взгляд зрячего глаза от двери и чуть склонив голову, обращает его к нему самому. Вот это уже привносит уверенности в сознание. На словах Серра настроен категорично, но есть то, что заставляет его отвлекаться. Что именно, Тео пока не понимает и эту точку он нащупывать не собирается. Потому что пока он будет ее искать, Амато может просто сделать одно короткое движение рукой. И даже если Моретти вцепится в нее мертвой хваткой, это не заставит его опустить пистолет. - La misericordia suprema è la misericordia verso i non misericordiosi. - Прекрасная фраза, но верил ли он в нее сам? Кажется, он не был милосерден крайний раз, когда по его же распоряжению какого-то бедолагу отправили в дальнее плавание по Гудзону. И, к слову, тот не жаждал крови. Просто выбрал неправильную дорогу в жизни и решил что Маттео Моретти прекрасная мишень для того, чтобы совершать звонки сомнительного характера с утечкой информации скрытого и не совсем характера. Зачем? Уже только Бог знает. Решение пристрелить ублюдка было принято настолько спонтанно и необдуманно, что никто даже не узнал, почему оно было таковым. В глазах наследника в тот момент было столько ненависти, что никто бы и не стал спрашивать. Но почему сейчас он не ставит свою жизнь выше, чем такой пустяк? Ведь в словах наставника есть смысл. Огромный смысл против которого переть - дороже себе. Возможно, он бы и не решился дальше. Но Амато Серра, упираясь ладонью в дверь, произносит именно те слова, которые заставляют Маттео Моретти резко замолчать.
И наступает тишина. Не та самая тишина, которой давит сумеречный пустой коридор. Тишина в потоке мыслей, в хаосе происходящего. Фраза, что заставляет Маттео в один момент подобраться, раздраженно сжать губы и бросить на ищейку такой полный обиды, злости и ненависти взгляд, будто самый близкий ему человек только что предал его. Не.В.Праве.Проявить.Слабость. И не станет. Больше не станет проявлять слабость в моменте, пока мужчина в своем проявлении силы старается надавить на него и заставить сделать так, как хочет он. Нет. Так не будет. Будет так, как скажет "на-барон Моретти". Ибо не просто так он носит этот статус и последнее, что он будет делать, это пасовать перед тем, кто решил в один момент поменять свою фамилию с Серра на Кьеза, выбирая для убеждения столь гнусный прием. - Non e ' una debolezza, Serra. Questo è un capriccio. - Тео специально делает особое ударение на чужой фамилии. Той самой, которую он избегает произносить, больше привыкший обращаться к близким по именам. - Eseguilo. - Это его последнее, завершающее слово в дискуссии. Дальше говорить что-то бессмысленно. У Амато не большое количество выборов. Он либо делает так, как говорит Моретти и они вместе спускаются к машине, либо пренебрегает его приказом и совершенно точно входит в немилость. Выбор, или его иллюзия, пусть разбирается сам. Но от него зависит их дальнейшее совместное существование, что может оборваться прямо здесь и сейчас вместе с жизнью человека, которого Маттео покрывает.
останови меня хоть на минуту
что, если завтра уже не наступит
Ciurlare nel manico. Амато не мог избавиться от ощущения, что его пытаются скормить дешевой ложью. Это назойливое чувство раздражает еще больше, заставляет хмуриться. Маттео перед ним мечется в собственных слабых убеждениях, цепляется за одну нить неразрешимого клубка, путается в нем и хватается за другую, все больше увядая в собственных ошибках. Его точка зрения безосновательна. Она разбивается о факты, которых Амато с холодом произносит снова и снова, и все равно Маттео пытается доказать хоть что-то тому, кто непоколебим в своем решении. Амато морщит нос. Так пахнет паника. Именно так ведут себя те жертвы, что в самый последний момент пытаются защитить себя хоть чем-то, безрассудно цепляясь за все, что им придет в голову, и оправдывая себя. Мечутся в пустоте из своей лживой правды. Верят, будто исход еще не предрешен. Тем изводят лишь сильнее, укрепляя желание вынести им мозги. Так хочется сделать и сейчас. Прижать за горло и сдавить, чтобы жалобный скулеж превратился в хрипы. Чтобы пустые слова превратились в равнодушную тишину. Но Амато связан по рукам. Его тело немеет, когда он так близко смотрит на наследника. Он не может в порыве гнева даже стукнуть по этой двери. Он не может позволить даже мысли о том, чтобы нанести Маттео вред. Он - его ученик. Он - неприкосновенный и возвышенный даже больше, чем святые, чьи лики изображены на позолоченных иконах.
Милосердие. Амато цокает с не озвученной насмешкой. Слова красивы и достойны праведника, только был ли сам Маттео таким? Был ли хоть кто-нибудь из Моретти не запятнан в крови бездушной жестокости? Уж точно не Амато Серра. В этом спектакле ему уготована роль лишь на нижнем ярусе кукольного вертепа - там, где историей правят земные грехи: ложь, насилие и похоть. Слово "милосердие" ему незнакомо. И стоило мужчине лишь подумать об этом, как острее ножа его режет чужой взгляд. Полный гнева и обиды, обжигающий без прикосновения. Серра. Из уст Маттео его имя режет слух, звучит как упрек, наказание и проклятие. Внезапно обрушившаяся на Амато ненависть заставляет убрать от двери руку, отступить, уходя из морально давящей на ученика позы. Отшагивает как от прокаженного, но лишь молча глотает чужую злость. Амато ровняется, встречая приказ холодным взглядом. Медлит несколько секунд, будто надеясь, что Маттео передумает, и исполнительно убирает пистолет в кобуру. Наследник желает милосердия - и теперь Амато не в праве препятствовать его воле.
Чувствовал ли Амато чужую немилость и саднящее предательство?
Да.
...
Неприятная тишина повисла в воздухе с самого момента, когда обе фигуры отошли от двери номера. Сопутствовала им всю поездку до аэропорта. Молчание сохранилось и в многочасовом полете. Был слышен лишь шум летящего самолета, пока мужчина один сидел в дальнем углу салона, разбирая на столе присланные ему документы. Была глубокая ночь. Приглушенный в салоне свет приходилось дополнять лампой над собой, а собственную усталость тушить за чашкой кофе. В документах все, что его люди успели найти за время, пока Амато вытаскивал задницу наследника из-под убийцы. Мужчина напряженно потирает глаза. Его вымучило не написанное в отчетах. Голову разъедали лишь мысли, почему Маттео, заметив подмену сразу, ничего не предпринял. Почему оставил наемника в живых. Мысли еще тяжелее - что делать с этим Амато. Прийти к дону Моретти с лживой новостью, что наемник устранен, или подставить самого себя, сказав, что тот скрылся? А если персонал отеля сдаст их? Если наемник решит продолжить начатое, а не сбежит как можно дальше от Нью-Йорка, поняв, что ему милосердно сохранили жизнь? Если... Слишком много "если" для его уставшего разума. И каждое из них не имело никакого значения, чтобы рисковать, не оставив убийцу захлебываться в собственной крови. Неугодный наследнику Серра не вывозит это все на себе. Не сейчас. Он поднимает измученный взгляд в сторону сидящего вдалеке Маттео. Кажется, тоже не спит.
Им нужно было поговорить.
Амато спутает к наследнику аккуратно, вторгаясь в его пространство так, будто опасаясь получить все тот же ненавистный взгляд вновь. И, не встретив его, остается у чужого стола, складывая перед наследником папки с найденной информацией.
— Если захочешь взглянуть сам, — если Маттео не спится, а загрузить голову чем-то нужно было. Введенному в курс дел сыну необходимо было это знать то, что мужчина принес ему на блюдечке, в надежде... проделанной работой заслужить чужое расположение вновь?
— Заказчик — Роджер Купер, глава крупного синдиката по торговле оружием и конкурент компании твоего отца. Его положение резко ухудшилось после того, как три месяца назад мы заключили январскую сделку.
Амато упирается бедром в стол, чтобы расположиться удобнее, и указывает на нужные документы.
— Он хотел сделать твоему отцу так же больно, как твой сделал ему.
Амато тяжело вздыхает и скрещивает руки на груди. Куда больше его волновало не наличие врагов. Его беспокоило, что они сами допустили утечку со своей стороны и не успели предотвратить ее. Предатель был слишком близко к Маттео.
— Информацию о рейсе, отдыхе, встречающем телохранителе и твои личные данные передал доктор Палмер.
Еще несколько часов назад он, как ни в чем ни бывало, сопровождал наследника в рейсе на Кубу. Они распознали в нем предателя по его же повадкам - прибыв обратно в Нью-Йорк, врач первым же делом пытался скрыться от них.
Сейчас доктор Палмер до сих пор в Нью-Йорке, и ему не нужно никуда бежать. Связанный на стуле в темном подвальном помещении, он едва ли сможет это сделать. В чем был мотив? Деньги, личная злоба, жажда американского правосудия? Ответы на эти вопросы прямо сейчас пытаются услышать в измученных стонах, в выплюнутой изо рта крови и выбитом из легких дыхании после очередного удара под дых.
— Он будет отстранен от работы, — это значило, что после того как Амато лично взглянет в его затекшие глаза, никто больше никогда не увидит доктора Палмера живым.
Мужчина несколько секунд всматривается в чужое лицо, пытаясь понять, как все это воспринял наследник и, что важнее, как тот относился к нему самому. Не понимает. Читать Маттео стало в разы труднее после произошедшего. Он оставляет документы лежащими на столе, чтобы двинуться обратно и оставить наследника наедине.
by adams
Маттео никогда не умел грамотно распоряжаться своими эмоциями. Но он старался. Правда старался мимикрировать эмоционально под любое стечение обстоятельств, под любую ситуацию, под любого человека в конце концов. И, в принципе, у него неплохо получалось обманывать окружающих своим показным безразличием, насмешкой, злостью, или же, напротив, радушием. Всех, кроме тех, кто знал его чуть лучше, чем было бы положено. Именно поэтому Маттео предпочитал держать от себя людей не ближе чем на три вытянутых руки. Как в буквальном, так и в моральном плане. Ложь - это тонкое искусство не терпящее осечек и излишнего проявления чувств. Более того, каким бы умелым мимиком ты ни был, сколько бы информации не умещалось в твоей голове, сколько бы подходов к окружающим ты не знал, ты все равно все время находился у самого края пропасти. Один неосторожный шаг и провал. Молись всем высшим силам, чтобы от этого не зависела твоя жизнь, ибо пока ты сам не уверуешь в свою ложь, никто и никогда не уверует в нее полностью вместе с тобой. Амато не верил Тео. И Тео это знает. Он не верил ни единому его слову о милосердии, ни единому его оправданию, ни единому мотиву под которыми он бойко стоял между ищейкой и дверью в номер. Не верил абсолютно ничему, но в какой-то момент отшатнулся от парня и дал тому свободно вздохнуть. Не понравилось. Маттео знает, что не понравилось, ибо как уже было сказано выше, не было человека на этом свете кто знал бы Маттео Моретти лучше, чем Амато Серра. Даже родная, несоизмеримо ни с чем любимая сестра не знала о нем столько, сколько знал этот человек. И теперь, услышав свою фамилию, вероятно, получил увесистую оплеуху. Всего в одно мгновение расстояние между ними превратилось в огромную бездонную яму. И никому не известно теперь, решится ли кто-то из них перекинуть через нее мост снова. Они оба перегнули палку в своем стремлении перетянуть одеяло на себя и теперь, словив на себе холодный взгляд чужих глаз, Моретти едва ли не жалеет о том, что сказал. Тем не менее, вовремя одергивает в себе глупое спонтанное желание с ходу извиниться. Ведь убирая оружие назад в кобуру, его наставник не торопится обменяться с ним примирительными жестами. А извиняться было за что. Тот прекрасно знал как именно относится сын дона к ограничению своей свободы, которой у него и так было едва ли столько, сколько у обычного человека. Знал, что именно эти слова надавят на него так, как не давит ничто другое, но, вероятно, не ожидал внезапной отдачи, потому что по сути, ее никогда не следовало. После этих слов, Моретти обычно сдавался и шел на попятную и возможно Серра руководствовался лишь давлением, а не желанием по-настоящему задеть. Тем не менее, ему это удалось. Им обоим следовало бы извиниться. Но, вероятно, не сейчас.
Сейчас впереди только длинный молчаливый коридор. Маттео достает из кармана пачку сигарет и по-хамски закуривает прямо в эко-отеле. Сейчас он точно мало похож на наследника крупного мафиозного клана: шнурки на его кедах развязаны, совсем легкая футболка с отчетливой примятой полосой, волосы всклочены и небрежно завиты вечной сыростью июньской дождливой Кубы. Но мимо ресепшена, ловя на себе недоуменный взгляд администратора, парень шагает с ровной осанкой принца Уэльского, при этом выглядя как шнурок из местного гетто. На гневную вычитку и штраф не налетает только по причине того, что он здесь не в первый раз. Его знают в лицо. Он щедро платит, оставляет не менее щедрые чаевые и ведет себя так в первый раз. У каждого в жизни бывают хуевые моменты и он не исключение. На слова о том, что его вещи будут отправлены завтра после полудня, только сдержанно кивает и продолжая сверлить взглядом спину Амато перед собой, выходит вслед за ним на улицу, чтобы поймать порыв сырого промозглого ветра. Духота ушла из-за непрекращающегося дождя и давно севшего солнца. Он чувствует как кожа покрывается неприятными мурашками и спешит выбросить окурок в урну, чтобы скорее опуститься на заднее сидение машины. Молча. ... Ничего необычного. Едва железная птица отрывается от земли, Маттео накрывает адским, спазматическим приступом тошноты. Поэтому первые пол часа полета он по стандарту проводит в помещении бортового туалета, мучительно отдавая ему все, что еще не успело перевариться в его организме и, вероятно, чуть больше. Еще минут десять он стоит над раковиной, кощунственно спуская в нее холодную воду после умывания и тупо таращится на свое осунувшееся за день лицо в зеркало. Если бы у него спросили как он себя чувствует, он бы всенепременно ответил что-то типа: "пусто", обозначая этим не только желудочную пустоту, но и общевнутреннюю. Его не покидало ощущение какой-то оторванности от мира, чтоли? Или от чего-то более приземленного? Всматриваясь в свои собственные уставшие, невыспавшиеся глаза, Тео пытается найти в них хоть малейший намек на ответ, но сколько бы он не стоял вот так, в голову так ничего и не пришло. Пожалуй, это первый раз, когда он радуется отсутствию на борту врача. Тот начал бы ломиться к нему еще минут двадцать назад, постоянно осведомляясь о его самочувствии. Моретти всегда было интересно в такие моменты: мог ли он чувствовать себя хорошо, если все его внутренности буквально выворачивает наизнанку? Но спрашивать не стал. Ответ был более очевидным.
И только спустя почти час Маттео с тяжелым выдохом опускается на диванчик у одного из иллюминаторов. За ним - непроглядная темнота. Возможно в этом виноват приглушенный свет салона из-за которого он видит в отражении только свое лицо, а, возможно, из-за того, что он не специально, но по инерции сел не спиной к углубившемуся в изучение каких-то бумаг спутнику. Тео скользит по нему взглядом из-под густой челки, отмечая усталость и в чужой фигуре. Темные тени залегли под его глазами, поза только на деле выглядела расслабленной, но парень знает, его наставник напряжен. Черт... Ситуация даже не глупая и не дурацкая. Она странная и Моретти даже не знает, как ее переварить. Он вообще мало что понимает последние сутки и его это непомерно раздражает. Когда он чего-то не понимает, единственный человек к которому он может пойти за помощью, это человек, который сидит поодаль напротив него. Сложно просить спрашивать не понимая о чем. Еще сложнее спрашивать не понимая о чем у человека с которым ты разругался. Это тоже слабость - не иметь воли для того, чтобы сделать первый шаг, даже если очень хочется. У Амато Серра, казалось, слабостей вообще нет. Потому что тот находит в себе силы, чтобы собрать документы и оставить их на столе прямо перед подопечным. Маттео поднимает на него взгляд. Но в нем нет прежнего холода, обиды и злости. Маттео Моретти вспыльчив, но в отношении близких людей отходчив. А еще, он умеет быть благодарен за оказанные ему услуги. Ищейка мог бы проигнорировать его в отеле и сделать то, что полагалось. Но он уступил. Поэтому теперь очередь Маттео уступать. Он слушает, внимательно. Ловит каждый жест своего собеседника, снова отмечая в нем легкую взволнованность происходящим. Оно и понятно. Ситуация, мягко говоря, неприятная. И, пожалуй, сам Моретти ошибался, когда говорил, что Томаса нанял какой-то недалекий. Нет, это не значит, что он перестал считать того человека менее отсталым. Он совершенно нихера не знал об отношениях в семье Моретти и определение "сделать больно" внезапно вызывает на лице какую-то ироничную полуулыбку. Но дослушивает он так же молча. - Я посмотрю. - Согласно кивает на испытующий взгляд и цепляет пальцами ближайшую папку, раскрывая ту на первой странице. То, как мужчина уходит назад в свое кресло, парень уже только услышит. Какое-то время он будет изучать папки. Листать страницы, вчитываться скорее по диагонали, чем внимательно, цепляясь лишь за отдельные факты. Но все это... Как будто не имело значения. Теперь не имело. Поэтому вскоре он откладывает папки и взяв пятиминутный перерыв, все же поднимается со своего места.
Салон самолета пуст. Врача, как оказалось, нет по определенной причине. Не исключено, если он уже мертв. А остальных просто не было времени собирать. Серра, вероятно, спешил. Теперь... Спешить некуда? Ни ему, ни самому Тео. Они одни и могут поговорить. Моретти поднимает сидушку сидения и достает оттуда кардиган. На плечи накидывает. Его немного морозило после полоскания желудка, но даже при всей своей усталости, этот момент он упускать не будет. - Слушай... - Ему и правда сложно подбирать слова, но очень хотелось бы чтобы они звучали как-то... Уверенней и тверже чтоли. - Извини меня. - Искренне. По-другому с этим человеком никак. - Но, черт, я же человек, Амато. живой, из плоти и крови. Дышащий. Пока еще. - Губы поджимает. "Пока еще" в этой ситуации звучит весьма символично. Цыкает, понимая, что снова сморозил что-то не то, но все равно продолжает. - В смысле, вы сами иногда так крепко затягиваете петлю у меня на шее и не даете дышать, что я скорее умру от асфиксии сотворенной вашими руками, чем меня убьет какой-нибудь киллер. - Тео падает в кресло напротив наставника и бросает на стол отданные ему ранее документы. - Я провел в обществе Томаса Блайта весь день и пол ночи и все еще жив. А после всего минут пятнадцати в обществе отца порой мне тут же хочется выброситься из окна. И кто из них, получается, большее зло? - В каком-то из его карманов были сигареты. Парень изворачивается, чтобы вытащить пачку из заднего кармана штанов. Обреченно вздыхает, вытаскивая оттуда помятую сигарету и закуривает, подтягивая к себе пустую пепельницу. - Купер. Вот кого нужно убирать. Сорняк выдирают с корнем, а не пытаются отгрызть от него побочные ветки. Этот парень не виноват, что его нанял недалекий дибил, который не способен понять, что от моей смерти нихера не изменится. Он сам это осознал, раз я все еще жив. - Поэтому ли? Не важно. Ему самому хотелось так думать. И даже если это ложь, то выглядит она весьма правдиво. Ведь он сам в нее верит. - Он просто делал свою работу. И не справился с ней. Не нам его за это наказывать. - Затягивается. Ментол неприятно жжет раздраженное горло. Хочется пить. Организм обезвожен. Слабость медленно напоминает о том, что время уже близится к утру и вот-вот начнет всходить солнце. Рассвет, который он мог бы больше не увидеть. Кажется, в такие моменты осознания начинаешь больше любить свою жизнь? Но какой смысл любить то, в чем ты никогда ни на что "не имеешь права". - Я задыхаюсь, Амато. Пожалуйста, не будь тем, кто накидывает мне на шею вторую петлю. Это не справедливо.
останови меня хоть на минуту
что, если завтра уже не наступит
Тишина между ними напрягала до сих пор, но взгляд, с которым Маттео встретил Амато у своего стола, давал надежду, что еще не все потеряно. Серра мог бы закрыть глаза на зародившуюся в наследнике обиду, будь он всего лишь верным слугой, исполняющий приказы. Но роль наставника и личные отношения со своим учеником, сблизившие их чуть больше, нежели просто деловых партнеров, не могла оставить все так. Он оступился. Перегнул палку. Потерял доверие? Может ли быть что-то хуже этого? И возможно ли исправить ту ситуацию, в которой оказались они оба? Скрывшись за рутиной, молча находясь в компании друг друга, пока эмоции не стихнут. Ждать подходящего момента, чтобы поговорить, или просто наблюдать, как рано или поздно они "забудут" это. Мысли давили до сих пор, пока мужчина сидел на своем месте. Он совсем не ожидал, что спустя время ученик придет к нему с повинной. Это можно было прочитать в его осторожном взгляде и сведенных бровях. Но как только понимает, что за словами стоит нечто большее, почти исповедь, жестом приглашает Маттео сесть напротив. Тихими словами просит у прошедшей стюардессы пару чашек чая.
— Это моя вина. Мне не стоило вести себя так, — нужно уметь признавать ошибки. Та фраза, выстроившая между ними целую пропасть на эту ночь, была манипуляцией. Слишком грязным методом. Чем-то привычным при работе с другими, но непозволительным в разговоре... нет, не с наследником. С Маттео, которого знаешь уже несколько лет, — с тобой, — Амато бросает на Маттео взгляд, обозначающий то личное, что успело выстроиться перед ними. Что его извинения тоже - не всего лишь ответная формальность.
Другие на месте Амато сгребли бы за пиджак пачку купюр и, взяв сбившегося с курса мальчишку за шкирку, вели бы его куда угодно щедро платящему отцу. Подавили бы чужую волю - как сам оружейный барон - и растили юношу, превращая его в марионетку в твоих руках. Пусть спляшет на радость отцу и себе, как прекрасному наставнику. Натягивает счастливую улыбку любимого сына, когда нужно, мыслит беспристрастно и прагматично, когда речь заходит о семейных делах, и не питает простых человеческих слабостей, как бы .проявление чувств назвал далекий от своего чада отец. Только вот Амато быстро пришлось осознать: Маттео был не наследником дона, а прежде всего человеком. Живым, чувствующим, со своим характером и, вопреки мнению отца, другой судьбой. И если дон Моретти действительно хотел вырастить из него что-то стоящее, то манипуляциями и насилием этого никогда нельзя было достичь. Амато видел таких. Тех, кто прошел жесткую школу и, как выдрессированный пес, был исполнителен, бездумно выполнял каждый приказ. Такие люди - сильные слуги, но никакие не лидеры. Они просто не могут мыслить сами. Взвешивать, оценивать последствия. Такие бездушные машины никогда бы не выросли в хорошего наследника. А такая жестокость с юношей - действительно была той самой петлей на шее. И кто знает, когда та затянется так туго, что станет невозможно дышать.
Амато вздыхает, на мгновение задумчиво отводя взгляд в сторону. Тяжело слышать и осознавать, что все происходящее с Маттео в стенах клана было тем, что только губит его. Все больше и больше. Что они - его Семья - для него большее зло, чем наемник с заказом на его голову. Кто-то бы посмеялся иронично, что сотни хотели бы оказаться на месте наследника. Иметь в руках столько богатств и власти. Десятки тех, кто служит клану, удивились бы, как тот отказывается выполнять то, чего от него ожидали. Быть тем, кого хотят видеть. Даже мужчине, верному делу до мозга костей, до сих пор сложно представить, каково это - не жить этим делом. Но Амато должен выслушать ученика. Нет, он хочет этого сам.
— О чем ты думал в тот момент, — он спрашивает это осторожно и без укора. Лишь с одной-единственной целью - понять, что происходит с Маттео. Насколько все действительно плохо. Во взгляде читается легкая тревога. Произнесенное учеником заставляет его беспокоиться. Потому что если Маттео добровольно пошел следом за наемником, зная о подмене... — когда пошел дальше?
Известно, Амато бы поступил по-другому. Но он ловит мысль, которую Маттео хотел донести до него. Виноват не наемник, а заказчик. В глубине черствой души он видел в этом весомую логику и... пожалуй, даже гордился, что оно прозвучало от слов своего ученика. Однако заступиться так за человека мог либо самый милосердный, либо дорожащий именно этим наемником. Это пугало Амато. Заставало настороженно думать, не обманул ли некий Томас наследника, не заставил ли верить в свою ложь. И... не имела ли его жизнь такое значение для Маттео, что могло стать им проблемой.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — привычный спокойный голос, но только ученик может понять - в нем прокралось если не отчаяние, то хотя бы потерянность или тревога. Амато действительно не знал и не мог решить, как поступать с оставшимся в живых наемником. Что, если он появится вновь? Что, если заказчик продолжит начатое? И как теперь смотреть в глаза дону, сын которого мог быть убит? Как остаться на стороне своего ученика, но при этом не пасть как ищейка клана? — Я беспокоюсь за тебя, Маттео. Даже если Томас Блайт не убил тебя, намерение заказчика было серьезным, — даже если Маттео верил, что его смерть не будет иметь значения. Но вовсе не для Амато.
by adams
В какое-то мгновение Маттео беспомощно размыкает губы, пытаясь что-то сказать. Наверное, ему хочется сказать, что во всем происходящем, последнего кого бы стоило бы винить - это Амато. Да, может быть Тео и был безрассудным, может быть и совершал порою совсем непредсказуемые, глупые и авантюрные поступки, но дураком он не был. Далеко не был. Пусть и старался иногда выглядеть таковым. Ведь глупостью свои поступки оправдывать всегда удобней. Сейчас же он оправдываться не собирался. Возможно потому что понятия не имеет - за что. Он поступал так, как хотел поступать. Не размышляя над каждым своим шагом, как его учили, а действуя порывно и по наитию. - Ты не должен извиняться. - Теперь, когда голова посвежела после приличной тряски, состоявшейся у гостиничного номера, поток мыслей перестал находиться в хаотичном беспорядке. Его мысли, пожалуй, в первый раз за сутки выстроились в аккуратный равномерный поток и теперь можно было попытаться разобраться хоть в чем-то. Вопрос только в одном: хотел ли он разбираться? - В отличие от меня ты знаешь кто ты и поступаешь так, как было предписано правилами. Если бы ты не следовал правилам, тебя бы не называли одним из самых верных клану людей и не доверяли так, как доверяют сейчас. - Да. Если бы Серра не следовал правилам и уставам, разве его считали бы приближенным? Тех, от кого можно ожидать чего угодно, не посвящают в дела семейные и уж точно не подпускают к детям. К наследникам. Амато же не только подпустили к прямому наследнику Моретти, но и позволили заняться его тренировками и воспитанием. И сегодняшние проблемы не говорят о том, что Серра - плохой учитель. Они говорят о том, что Тео - херовый ученик. Если бы не был херовым, не подставлял бы мужчину и не просил делать то, о чем попросил не более чем пару минут назад. Если бы не был херовым, не заставил бы его идти против правил для того, чтобы тот отсрочил смертный приговор наемника. Почему отсрочил? Да потому что теперь, когда наследник остался в живых, тот нажил себе врагов не только в лицах Моретти, но и в лицах тех, кто его нанял и от этой мысли почему-то становилось неспокойно. Маттео переводит взгляд за стекло иллюминатора, лишь бы не смотреть наставнику в глаза. Снова прикладываясь к сигарете, наверное, он просто боится. Боится, что мужчина увидит в его взгляде что-то такое, что парень так и не смог рассмотреть в них сам, когда вглядывался в свое помятое отражение в зеркале бортовой уборной. Никто не должен там ничего видеть до тех пор, пока он не увидит это сам и не поймет как от этого избавиться. В его глазах не должно быть ничего, кроме холодного расчета наследника клана Моретти. Это его жизнь. Да, случаются у него приступы бунтарства, когда состояние нестояния достигает критической точки и наступает криз, который приходится запивать таблетками и успокаивать себя сменами обстановки. Поэтому он и ездит за рубеж один, чтобы на время забыть о родных, знакомых, деловых партнерах, документации и в общем о делах семьи. Чтобы почувствовать себя обычным человеком. Чувствовал ли он себя обычным в этот день? Нет. Смотря в глаза Томасу Блайту, он чувствовал себя свободным. И это было лучшее ощущение в его жизни. И он знает, что это ощущение будет сложно забыть. Но ему придется постараться. Ибо по-другому ему не выжить. Эти мысли просто сожрут его изнутри, если не будут задавлены прямо сейчас.
А еще Маттео знал, что без очевидных вопросов не обойдется. Жаль, что у него не было на них очевидных ответов. Он все еще продолжает смотреть в окно, когда Амато задает свой просто вопрос этого дня. И если бы Моретти понимал сам, вероятно, сейчас его нервы не были бы натянуты как тонкая струна. Сигарета медленно тлеет в пальцах. Губы сжаты в тонкую полоску. Он думает. На самом деле, что он почувствовал, когда спустился с самолетного трапа и увидел перед собой незнакомца? Склоняя голову к плечу, он задумчиво пытается вспомнить, что именно это было, но не находит никакой зацепки кроме той, в которой он подумал, что кто-то позаботился о приятной компании на его выходные. Ведь парень выглядел куда гораздо привлекательней чем его обычный телохранитель. - Я подумал, что он явно будет по-приятней Рамона. - Возможно, если он будет говорить, слышать свой голос, понимать, что может доверить это кому-то кроме себя, ему будет легче выстроить логическую цепочку? - "Синьор Моретти, добро пожаловать на Кубу." - Эти слова он проговаривает тихо. Скорее для себя, стараясь подражать тону и манере с которыми они были сказаны. Попробовать их на слух, обратиться к тому моменту. - Когда мы сели в машину, даже несмотря на то, что водитель был мне знаком, но не высказывал никаких подозрений насчет незнакомца, я уже знал, что он не наш человек. И я собирался позвонить отцу. - Дотягивая сигарету, Маттео тушит ее в пепельнице и кусает нижнюю губу. Сухая. - Но не сделал это. - Он хорошо помнит как намеренно заглянул под полы чужого пиджака, убеждаясь в том, что человек рядом с ним вооружен. Хорошо помнил как его взгляд зацепился за наличие у него галстука и отсутствие запонок. Казалось бы - ерунда. Мелочь. Но именно эта мелочь могла бы спасти ему жизнь, если бы он... Если бы он что? Если бы он собирался спасать свою жизнь? Да. Он думал о том, что этот человек может дать ему свободу. И возможно под этой самой "свободой" он негласно даже для себя подразумевал сметь. Но такой ответ вряд ли понравится Серре, да? Сможет ли он умолчать и об этом? Вернуться сейчас в реабилитационный центр - это последнее чего бы ему хотелось. - У него было не мало возможностей убить меня и уйти. Но он не сделал этого. Я засомневался. - Ложь. Единственное в чем он сомневался это конкретно в целях незнакомца. Мечась между двумя вариантами, он так и не смог подобрать верный. До определенного момента. - Впрочем, мои сомнения отпали, когда он наставил на меня пистолет. - Моретти кривит губы в наигранно виноватой улыбке. И взгляд его меняется, когда он об этом говорит. В нем нет вины. Нет сожаления. Это почти конец истории, говоря о котором он поднимается с насиженного места и идет к мини холодильнику. За его дверцей есть все от высокоградусной выпивки и до обычной воды. Склонившись, Маттео молча оглядывает ассортимент, выбирая между самым высоким градусом и водой. И выбор его падает на второй вариант. Обычная, негазированная. Это то, что нужно его наизнанку вывернутому желудку. Тем не менее он берет с собой и небольшую бутылочку коллекционного виски. В ней ровно на стакан. Не знает, понадобится ли Амато тара, или он предпочтет приложиться сразу к горлышку, когда получит ответ на свой второй вопрос и услышит сочный финал. Потому что ответ на него без уточнений будет вброшен в никуда и наставник вряд ли его поймет. Услышав правду, собственно, тоже не факт. Но принять и возможно даже простить, поможет алкоголь. Возможно.
- Ты спрашиваешь у меня: что я хочу чтоб ты сделал? - Моретти возвращается к своему месту и будто нарочно-медленно выставляет принесенное на столик между креслами. На самом деле он думает, как бы правильно сформировать ответ так, чтобы все не кончилось битьем хрустальной посуды. Да, той самой, в которую он сейчас, скрутив с бутылочки крышку, выливает все ее содержимое. - Первое: если ты беспокоишься, убери заказчиков. - Ни совет, ни приказ. Констатация факта. Если Серра хотел показать силу клана, то отыгрываться нужно было не на пешке, а на короле, который решил что способен прыгнуть выше их голов. Как там сказал сам наставник? "Клан должен показать, что случается с теми, кто смеет подойти так близко, кто грезит о твоей смерти". Вот пусть другие кланы знают, как поступают Моретти с теми, кто решает посягнуть на самое дорогое для них. На семью. Зачем "давать урок" одному и оставлять безнаказанным, если можно преподать урок всем и наказать виновного? - Второе: когда мы спустимся с трапа в Нью-Йорке, для тебя и для всех Томас Блайт будет мертв. - Маттео опускается в свое кресло, пододвигает папку с личным делом наемника и полный стакан к наставнику. Только после этого, взяв короткую паузу, наконец-то сам прикладывается к бутылке с водой. Кажется, обычная вода еще никогда не была настолько вкусной. - Поверь мне, - Моретти медленно закручивает крышку и отставляет бутылку. - Объяснить дону то, что ты подоспел вовремя и наемник мертв, будет куда гораздо проще, чем объяснить по какой причине спустя почти сутки в его обществе все еще не мертв я. - Да и вообще, говорить правду о том, что наемник жив - не лучший вариант в их ситуации. В таком случае, попадает им обоим. Маттео за глупость. Амато за слабость. Молчание - не всегда преступно, как и ложь. Во благо и во имя защиты оно ведь не осуждаемо, да? - Я трахнул его.
останови меня хоть на минуту
что, если завтра уже не наступит
Кто ты, Маттео?
Этот вопрос хочется задать, как только тонкий слух внимательно цепляется за чужие слова. "В отличие от меня, ты знаешь кто ты". И как бы ни хотел Амато получить ответ на этот вопрос, он не найдет его, пока Маттео не ответит на него сам. Не найдет, пока тот отводит взгляд, будто намеренно пряча от своего наставника что-то. Эти мысли заставляют поникнуть, задумчиво смотря на столик перед ним. Сейчас в меньшей степени его интересуют принесенные воспитанником документы. Больше его интересует сидящий перед ним человек. Амато учился читать других людей всю свою осознанную жизнь - с момента смерти отца. Учился понимать их характер, распознавать намерения и желания. Учился задавать правильные вопросы и получать безмолвные ответы. Может ли он увидеть что-то в Маттео сейчас? Лишь потерянного в своей жизни, ценностях и смысле человека. Ощущение этого горчит на языке, травит душу, остается чем-то тяжелым в груди. И даже искренние слова о его верности клану и доверии, которым ищейка был наделен, не смогут это затмить. Они лишь подтверждали: у Амато были если не цели, то путь. Его жизнь заключалась в служении клану и, если он не был рожден для него, то умрет за их дело. Альберто Кьеза и Гаэтано Моретти дали смысл жизни мальчику, чей мир разрушился вместе с потерей отца. Они сами построили для него его новый мир. Маттео же лишь не повезло родиться в нем. Он не имел ничего своего, что подарили Амато, и неизвестно, обретет ли вообще.
Амато медленным движением потирает висок, а после оставляет веер пальцев на лице. К концу дня голова разболелась. Боль пульсирует в виске. Приходится безустанно думать, а сейчас его голова абсолютна пуста и бесполезна. Он вслушивается в чужие слова пытаясь если не помочь, то хотя бы понять Маттео. И у него складывается лишь одно впечатление: наследник повелся, едва почуяв глоток чего-то нового, непривычного и такого далекого от мира его клана. Повелся, едва вдохнув глоток свободы, и, даже зная с самого начала о ловушке, шагнул в нее все равно. Всего лишь на секунду Амато бросает опасливый взгляд на ученика. Он чувствует, как неустойчиво произошедшее было на самой грани. Как близко Маттео был к точке невозврата. Насколько ему плохо, признавайся он в этом или нет, что тот бросается в руки наемника, едва поняв, что он - другой, чужой, свободный? Удавку на шее наследника нужно было расслабить - и как можно быстрее. Потому что любой шаг в сторону кажется тому спасением. Потому что чертов наемник, не пристреливший его еще в машине при их безмозглом водителе, кажется тому спасением. Амато слышит это в чужих словах, раз за разом пытающихся прикрыть того, к кому проявил "милосердие". Амато кажется, или его самого злит это? Внезапное покровительство. Или ложь на чужих губах. Мужчина знает, Маттео не глуп. Наследник знает, что неиспользованные возможности - лишь ошибка наемника или холодный расчет, но никак не признак его сомнений или благосклонности. И все-таки тот наставил на него пистолет. И даже этот факт не заставил Маттео отвернуться от пешки в руках заказчика.
— Твое положение совсем другое. Мне достаточно лишь следовать правилам и исполнять приказы, чтобы добиться доверия. Твое же намного тяжелее и сложнее. Это нормально, если ты чувствуешь себя потерянным. Никто не вытаптывает тропы для таких, как ты, Маттео.
Что Маттео хочет, чтобы он сделал. Обращение звучит почти так же, как если бы Амато задавал этот вопрос к дону. Рано или поздно на-барону придется принимать точно такие же решения. И раз уж Маттео решил ступить именно по той дороге, что вела его в неизвестность, его ответственностью было найти выход, как замести за собой следы. Только сейчас Амато достает из папки материалы, найденные на заказчика. Всматривается в нечеткое лицо на фотографии. Он не может не согласиться с тем, что сейчас их главной проблемой станет тот, кто посмел вздумать, что может покуситься на наследника. На Семью. Это было объявлением войны. И если Маттео желает чужой смерти, ему принесут голову заказчика на блюдце. Потому что того будет желать и весь клан. Мужчина медленно и отчетливо кивает. Безмолвный знак, что он возьмется за это и разберется. Про Томаса Блайта придется забыть и надеется, что у того хватит благоразумия бежать, как бежал бы наемник - человек, не знающий преданности и верный лишь до тех пор, пока сумма заказа перебивает чужие предложения. Взгляд непонимающе падает на стакан с виски и с легким сомнением подтягивает его ближе к себе, медленно осматривая содержимое. Он бы не позволил себе этого на работе. Но, вероятно, это было предложением Маттео, что ему пора отдохнуть после этого безумного дня?
Ответ не заставляет долго ждать. Короткая фраза звучит невпопад и оглушительно громко, обрывая весь внутренний диалог. Вот и объяснение тому, почему Маттео остался до сих пор жив? Почему ночевал вместе с наемником в одном номере и, вероятно, в одной постели? Милосердие не было таковым, как бы складно и логично звучал чужой довод не трогать пешку. Лишь предлог, чтобы... скрыть свои чувства? Скрыть, что он неравнодушен к наемнику? Амато бросает на Маттео обеспокоенный взгляд, надеясь, что это не так. Только вот смотрит тот пристально, совершенно не пытаясь скрыть брошенный в мужчину факт и, вероятно, надеясь увидеть хоть какую-то реакцию. Заигравшие внутри мысли провоцируют нервный и ироничный смешок. Мужчина едва сдерживает его, когда, лишь подкидывая масла в огонь, ученик тянется за фотографией. Но Амато лишь шумно вздыхает, без слов обозначая, что ситуация оказалась куда хуже.
Его надежды о равнодушии Маттео к наемнику ложные, и он врет сам себе, пытаясь найти в наследнике хоть какое-то тому подтверждение.
— Надеюсь, оно того стоило.
Амато делает из стакана один горький глоток и нервно откидывается на спинку кресла, отводя взгляд в сторону.
Отредактировано Amato Serra (2024-09-09 18:46:45)
by adams
Вы здесь » New York City » Городской Архив » Законченные игры » [14.07.2023] you made me into this. monster