historia reiss
✦ shingeki no kyojin ✦

“съешь меня, хистория„

---

[indent] ты - шипы, а не розы.
кому-то может показаться, что ты - мягкая и нежная.
хрена с два. порой мне кажется, жёсткости я учился у тебя.

[indent]ты суровее многих мужиков.
и как в таком хрупком создании может держаться столько силы.
ты - первая, кому я раскрываю все свои карты.
я знаю, что осуждение - последнее, чем ты ответишь.

[indent]- герой, - сухо выдаёшь вердикт, и я даже не пытаюсь спрятать улыбку.
мы с тобой оба устали от притворства, так будем же честными во всём.
ты была той, кто раскрыл мне всю правду о мире, и я был обязан отплатить тебе тем же.

[indent]наш самый красивый и самый отчаянный йегерист.
королева проклятого острова.
потерявшая слишком много, чтобы смириться с правдой как она есть.

[indent]я обещал тебе дивный новый мир, и я тебе его подарю, даже не сомневайся.
и пусть другие гадают, что же связывает нас на самом деле.
мы-то с тобой знаем, что это - нечто, большее, чем весь этот мир.

---

ma квин, я жду вас, мочи нет!
из йегеристов нас пока двое: я и флоче.
очень ждём, когда наша королевская 1/2 пополнят ряды.
приходи, и награди нас своей мудростью и величием.
могу в много стекла и диванную философию.
в шизофрению могу и буду, даже если не хочешь!!1
ждём всем селом. ♥

---

пример вашего поста

и будет море
бескрайнее синее* море
[indent]
пока ты сам его не раскрасишь.

сказать честно? быть тобой не очень-то лестно.
столько всего о тебе наговорят посмертно: душегуб, геноцидник, убийца.
клеймо за клеймом.

кто-то несмело прошепчет: спаситель.
кто-то - уверенно - отдавая честь: он сделал это ради нас.
герой и палач в одном лице.

кто ты такой по-настоящему?
какой ты - настоящий?
ты сам знаешь?

бескрайнее
и будто бы и впрямь безбрежное
но как быстро его можно преодолеть
[indent]
ты стоишь посреди пустоши.
вокруг тебя - пустыня с её раскалёнными песками. над тобой - палящее солнце. и будто бы больше ничего.
ты обещал отправиться познавать мир с лучшим другом - но, увы, этому не суждено случиться.

и ты остался наедине с собой.
совсем один.
только ты.

эрену казалось, что он не сходит, и не сошёл с ума - он продолжает медленно растворяться в своём собственном рассудке как в путях; они подхватывают его бережно, не с самой колыбели - задолго до.
и качают на волнах - нежно, совсем как мать. ему бесконечно тепло и уютно.

хотя здесь нет таких понятий как тепло или холод.
но для эрена здесь всё по-особенному.
жизнь давно смешалась - калейдоскоп в его руках, заходи в любую дверь - вся твоя жизнь ( и не только твоя ) в твоих руках.

перед самым концом ( или же уже после ? ) эрен решает вернуться к истокам.
туда, где для него всё начиналось. туда, где всё уже завертелось - веретено, нить жизни, грустные лица ткачих.
эрен улыбается, осторожно берясь за нити, тянет на себя.

каким же удивительным он был.
наивный. отчасти - глупый в своей наивности.
но бесконечно живой.

эрен смотрит на себя - не в зеркало, но в глазах этих, ещё не покрытых поволокой смертельной тоски и печали, плещется изумрудной волной море.
он и сам не замечает, как губы трогает едва различимая улыбка.

они все - живые.
юные, полные энергии.
полные планов на будущее, абсолютно не подозревающие, что смерть ждёт их за углом.

ждёт на переулке.
ждёт на повороте.
в руках или пасти титана.

не под ногами колоссальных.
только не после того, как стены падут.
люди, убивающие людей. свои убивают своих. солдаты - друг друга.

разве же это - по-человечески.
разве все они после этого - люди?
разве все они - ч е л о в е ч е с т в о ?

у него голова начинает раскалываться от собственного громкого голоса.
уже вроде давно как сломался, а всё те же истеричные нотки присутствуют - совсем как у девчонки.
и как только его не прибили камрады.

он не выдаёт себя.
наблюдает из-за завесы.
юный он - это просто какое-то отдельное государство.

горячая дурная голова.
даже воздух вокруг - раскалённый.
чуть щурясь, он задерживается взглядом на своих друзьях.

армин - с рвущейся наружу надеждой и плохо скрываемым беспокойством теребит ремень на груди - нервно и почти незаметно.
микаса - с завороженным взглядом; эрену кажется, он слышит, как громко бьётся её сердце.
остальные - с мутным интересом, злорадством или сожалением.

такой громкий. такой шумный. такой бесталанный.
кому-то кажется, что его выпнут прочь, на поля, долой из армии.
кто-то уже готовится расстреливать курсанта насмешками.

эрен выходит чуть позже - когда закатное солнце оранжевым огненным маревом красиво играет на чужой пыльной форме.
друзей он разогнал со скандалом.
повязка на голове тоже пропиталась пылью - придётся сменять.

игнорируя все доводы про необходимость постельного режима - сотрясение чего у тебя, йегер, каких мозгов? - он рвётся доказать, что достоин.
- да пошёл ты в жопу, жан. просто пошёл ты в жопу.

он приближается почти бесшумно.
касается ладонью чужого острого плеча, и хмыкает, ощущая, как его маленькая копия вздрагивает - пугаясь.
ну ничего, бесстрашие тебе, конечно, к лицу, но пока ты так юн - позволь себе быть чуточку более живым и настоящим.

они смотрят друг на друга молчаливо с полминуты.
узнать в эрене эрена - почти что невозможно.
он растягивает губы в кривой улыбке и заискивающе интересуется:

- хочешь, я тебе помогу?

[indent]
как убрать в плечах зажим
кто тебе сломает жизнь
станешь старше и про это скоро всё узнаешь ты

james buchanan barnes
✦ marvel ✦

---

она искала его по косвенным признакам:
по жестяным банкам дешёвого кофе,
по просроченной свободе,
по взгляду, который научил не смотреть в глаза.
говорят, время лечит.
возможно.

если ты, баки, еще где-то слушаешь эфир — ну, откликнись. хотя бы сарказмом. хотя бы выдохом. хотя бы пустым сообщением в три часа ночи.
я не зову тебя на подвиг. зову тебя на завтрак, который, возможно, будет состоять из оружия, вины и плохих шуток.
и кофе.
[всегда — кофе]

если мы будем молчать — это будет то молчание, от которого внутри теплеет.
если говорить — не с места в карьер, а где-то между "у тебя всё ещё эта рубашка?" и "а ты все еще спишь с ножом под подушкой?"
[просто вернись]

---

она ищет его.
не потому что без него не может — а потому что с ним получается лучше. тише. глубже. понятнее, даже если оба не договаривают половину.

лене не нужно, чтобы он пришел весь сияющий, с отполированной биографией и отпущенными грехами. пусть будет с рваными краями. пусть с грузом.
она умеет с такими.
она сама — ходячий багажник с табличкой «не открывать без необходимости».

заявка написана не кровью (кровь уже пролилась), не слезами (тоже были), а вот этим утренним чувством: когда просыпаешься и вспоминаешь, что тебе кто-то снился.
и хочется найти. и хочется не отпускать.

[она будет рядом. ворчать, жаловаться, устраивать сценки из ничего. подсовывать плед, когда он не просит. молчать — когда не справляется. и говорить то, что нужно]

эта история не про то, как "сначала они ненавидели друг друга, а потом полюбили".
нет.
они сразу знали.
но каждый раз мир рушился раньше, чем они успевали сказать "оставайся".

[в этот раз — они хотя бы попытаются]

ищу тебя, солдат.
если остался хоть кто-то внутри — я найду.
и не отведу взгляд.

---

давай сплетем текст, как запутанную простыню: с узлами, складками, фразами, от которых потом щемит, и всеми этими "ты помнишь?" — "а ты?".
третье лицо, лапслок или без него, абзацы или без них, посты от 5к до бесконечности. люблю описания, люблю молчание в репликах, люблю смотреть на персонажей как на луковицу — снимать слой за слоем, чтобы добраться до той самой сердцевины. не боюсь бытового, не прячусь от боли, но не забываю смеяться. много обмениваюсь фанонами, канонами, аэстетиками и визуалами. кидаю музычки, мне важно общение вне игры. терпи меня

по вайбу: эстетика боли, которая проходит. прикосновения, которые случаются до слов. миссии, где доверие важнее оружия. кухня как поле боя. один плед. два человека, которые не знают, как жить нормально — но, может быть, научатся. стараются.

[давай вместе не вылечим друг друга — но будем рядом, пока болит.
это — уже терапия]

хочу:
✦ глубокое партнерское взаимодействие с драмой, юмором, флешбеками и странными пост-советскими кухнями на одну лампочку;
✦ троп "вторая попытка, потому что с первой нас оба использовали системы";
✦ односпальная кровать, непреднамеренные прикосновения, неловкость, нежность и много воспоминаний, которые хочется или сжечь, или прожить заново;
✦ истории, где больше вопросов, чем ответов, но все равно хочется искать.

я вижу елену смесью комиксов и квм — бунтарка с обрывками детства, который ей никто не позволил доиграть. она острая, уставшая, но в ней есть тепло и доверие, что она еще лелеет в себе.
в ней есть место для баки. даже если он приходит поздно и весь в занозах.

если ты хочешь вытащить себя из льда — я помогу.
если хочешь лечь обратно — я посижу рядом.
просто будь.

---

пример вашего поста

Ночь. Он снова на койке, снова в палате, но теперь — в сознании. Не сразу, не резко — сперва в сознание врываются звуки. Тихие, монотонные: капельница, отсчитывающая миллилитры. Аппаратура, замеряющая каждый его вдох, каждое сердцебиение, как будто все это кому-то важно. И еще одно дыхание. Не его. Женское. Ровное. Спокойное. Слишком спокойное для времени, когда, казалось бы, весь организм должен спать. Но она не спит. Он знает это, не открывая глаз. Она осталась. [Наташа]. Ее присутствие ощущается как тепло, сквозь холодную стерильность палаты. Как привкус вина во рту после выстрела. Он чувствует ее, как всегда — даже в толпе. Его организм уже подстроен под этот ориентир. Под Романову.

Наташа.

И Клинт знает: она рядом. Даже не открывая глаза, он знает, что она сидит в кресле, опершись локтем о подлокотник, подбородком — о кулак, и делает вид, что не следит. Хотя следит. Всегда следит. Он делает вдох. И тут же выдыхает сквозь зубы — больно. Не то чтобы неожиданно. Он все еще здесь, а значит, боль — это часть сделки. Хочешь выжить — прими последствия. Плечо будто горит, грудная клетка затянута жгутами, но он жив. А это уже неплохой бонус. Хочется зашипеть, но это бы означало показать слабость. А это не входит в план на вечер.

Он моргает. Мигает аппаратура. Он жив. Она здесь. Значит, мир еще держится. Значит, его прицел все еще важен. И если он — константа. То она — переменная, которая всегда возвращается к нему.

Он слышит, как она шевелится. Скользит пальцами по чему-то: то ли ткань, то ли лист бумаги, то ли обложка от его личного дела. Снова. Наверное, проверяет, не добавил ли Ник чего новенького. Проверяет, не солгал ли он, когда говорил ей.  Странная, болезненная привычка — раз за разом искать правду в лживых файлах. Он медленно, осторожно открывает один глаз. Потом второй. Моргает. Свет неприятный, бьет прямо в лоб. На потолке — лампа, на лампе — пыль. Ну хотя бы что-то неидеальное в этой чертовой базе.

— Хочешь прикол? — сипло, но с привычной интонацией, — если бы ты была такой же меткой, как я, я бы не понадобился.

Она не смеется. Но он видит, как уголки ее губ дернулись. Почти улыбка. Почти награда. Ее холодный взгляд и его дурацкие реплики — странный симбиоз, но работающий. Он медленно поворачивает голову, разглядывая ее. Сидит в кресле, небрежно откинувшись, с ногой, закинутой на другую. Волосы собраны в хвост, лицо усталое, но не осунувшееся. Она выглядит так, как будто не спала ночь. Потому что не спала.

— Ты долго тут сидишь? — наконец спрашивает, сдавленно фыркает. Потом морщится. Плохо шутить, когда у тебя в плече дыра. И добавляет тут же, — зато ты следила за мной. Это уже плюс. Я давно хотел тебя к себе привязать. Только не думал, что это будет через капельницу.

Он знает, что она не пошутит в ответ. Или пошутит — но на 80% серьёзно. И это даже приятно. Потому что с другими он играет. А с ней — живет. Нат медленно поднимается, проходит к койке, наклоняется. Ее лицо оказывается рядом. Слишком близко. Его дыхание сбивается. Не от боли.

— Признайся честно, в следующий раз ты не будешь так же красиво падать на колено рядом со мной, да? — шепчет он и закрывает глаза. Не от слабости. От доверия. Потому что она — здесь.

— Если ты ещё раз полезешь под пулю, — говорит она, — вместо того, чтобы отступить, я пристрелю тебя сама, — Клинт улыбается. Ярко, почти по-детски.

— О, романтика, — прищуривается и наблюдает за чужими нервными перемещениями.

— Я ужасно пою. Особенно под гитару, — отзывается хрипло и посмеивается. В их комнате (с тех пор, как их поселили через стену, все равно все сводится к "их"). Плюхается на кровать Романовой — почти привычно. Он тут бывает чаще, чем в своей. Даже у Лаки есть любимое местечко в этой комнате. Уже почти утро. База выдохлась после ночной суеты. В палатах — тишина. В коридорах — минимум шагов. Эта комната — временное убежище. Наташа наливает виски. У него дома он лучше. Но дома сейчас нет. Есть только это. Он сидит на кровати. Левая рука держит бокал. Правая — все еще забинтована. Не может нормально двигаться. Пока.

— Я вообще-то не слушаю женщин в бою. Опасно для здоровья, — он делает глоток. Кривится, — Ну и для печени.
Она фыркает. Или почти смеется. Или просто делает выдох — как будто у нее в груди наконец лопнуло напряжение. И садится рядом. Не на стул — на кровать. Подтягивает ноги под себя, откидывается на спинку, залезает к нему под бок. Он усмехается, не отстраняется. Легко толкает ее здоровым плечом.

— Серьезно, Нат. Я смотрю на тебя — и понимаю: ты — и есть пуля. Чистая, точная, смертоносная. А я просто обвес. Камуфляж. Клевый, модный, продвинутый, но все же. Прицел, который когда-нибудь сломается, — молчит какое-то время, после поворачивает голову. Смотрит на нее серьезно, потому что ее голос — как скальпель: точный, холодный, без сантиментов. Она даже не смотрит на него в ответ, но он чувствует взгляд почти кожей. Тонкий, как игла под кожу, — но если я и дальше буду ловить пули ради драматургии, тебе придется сменить напарника, — снова тишина. Ненадолго.

Прежде чем докинуть короткое и тихое:
— Мне не все равно. — Просто. Без пафоса, — мы работаем. Мы не влюбляемся. Мы не строим. Мы не мечтаем. Мы остаемся. Но мне не все равно. Никогда не будет.

А потом берет ее руку. Той, что целая. Их пальцы сцепляются. Как зацепка за реальность. Как доказательство, что они оба здесь. Что их не сломали. Пока. И они пьют. И молчат. И никто не произносит ничего лишнего. Потому что лишние слова — это для тех, кто не видел, как сердце замирает в перекрестье снайперской оптики. А они — видели.