Вечерний Манхэттен напоминал растревоженный улей, лишенный золотистого света и погруженный в собственную бесконечную ночь. Он гудел низко и тревожно, и этот гул не могли заглушить ни неоновые вены вывесок, кровоточащие на влажном асфальте, ни глянцевые улыбки моделей с рекламных щитов, застывшие в вечном, безразличном счастье. Дождь, начавшийся еще утром как мелкая, испытывающая терпение морось, к ночи превратился в холодный, отвесный ливень.