Цезарь просыпается с ленцой хищника сытого и довольного жизнью. На душе впервые за последние месяцы не скребут коши, не рвут ее на части воспоминания или горечь. Он повернув голову, любуется спящей красавицей. Ведёт взором по ее обнажённому плечу, украшенному его метками. Подперев голову ладонью, устраивается на боку, выводит от метки к метке взглядом линию, как до этого вел линии от веснушки к веснушке. Проходит мимо поцелуев солнце, которые меркнут под его следами. Память прошедшей ночи ярка и насыщена. Все началось с подарка, продолжилось поцелуем на полу, завершилось на рабочем столе, с которого он смел все, чтобы после нежить ее на диване. Своеобразный тур по кабинету, экскурсия с особым ракурсом видения обстановки. Хотя, Йоки вряд ли было дело до коллекции книг на его полках или толщине стекла столешницы, на которой она возлежала. Он одеяло поправляет, не нарушая ее сна. Усмехается и встает. За окном ещё темно, часы на тумбочке не сошлись даже в шести часах. Самое время уделить некоторым вопросам внимание.

Утренняя рутина приятно бодрит, а выбор гардероба на сегодня не туманит список встреч и расписания жизни. Можно дать выходной строгим линиям костюмов и деловым часам, идеальной укладке волос. Так что, он берет с полки свитер, автоматически подбирая тот в оттенок к уже надетым джинсам, чтобы последним штрихом выбрать часы. Идеальную стрижку чуть ерошит воском для укладывания, уделяет внимание маслом бороде. Из зеркала на него смотрит слишком довольный жизнью мужчина сорока одного года. Да, сегодня он стал немного старше, мудрее, холоднее для мира. Светлые волосы не обманут, в них проступает седина. Все же, этот год прошел по нему тяжёлыми испытаниями, решениями и последствиями.

— Скажи доброе утро этому миру, Лекс.

Малыш тянет руки к нему, узнав в непривычной одежде отца. Прижимается щекой к короткой бороде родителя, чувствует его сердце ритм и даже решает не разразиться плачем с утра пораньше. Цезарь легко научился справляться с обязанностями вроде смены подгузника, лёгкой младенческой гимнастики и кормлению. Он продолжает говорить с ним даже когда застегивает комбинезон цвета весеннего неба и целует нежные щеки сына. Лекс, как ни старался бы мир, один из тех людей, ради которого Брандт сделает все на свете. Даже невозможное. На кухне отца и сына уже ждёт Вера с бутылочкой для младшего и ароматной выпечкой для старшего Брандта. Она мягко целует его в щеку, поздравляет с праздником сдержанно, но от всей души. Цезарь варит себе кофе, благодарит ее и уходит в кабинет. Пожалуй, стоит навести там хотя бы иллюзию порядка.

Цезарь сидит в кресле. Бумаги веером лежат на столе, словно стыдливо прикрывая совершенное в ночи преступление. Хотя, он сам не считает акт страсти преступлением. Таковым является желание кого-то достаточно могущественного, в кого вера у него давно утеряна, наречь деву эту красивую его сестрой. Повернувшись немного боком к столешнице, задумчиво наблюдает полет снежинок за окном. Январь, как и новый год уже во всю вступили в свою силу и мощь. Матушка говорила, что в России принято встречать не только новый год и рождество, но и есть праздник "старый новый год", словно две недели до него это попытка попробовать разное обнуляться с боем курантов в назначенный час и день. Мало кто пользовался такой возможностью, он и подавно ее не желает. Никогда не сожалеющий о решениях, событиях, поступках. Он не сожалеет и о событиях ночи. Они с Йоки достаточно взрослые и зрелые физически, а самое главное эмоционально, люди, чтобы не осознавать этой близости. Все это время их тянуло друг к другу, и вот случилось столкновение. Если раньше, между ними стояла его верность Лексу и Соломее, то теперь... Единственное, что могло бросить тень на их отношения — факт родства. Не прямого. Фактически, они приходились друг другу троюродным родственниками. Общие прадед и прабабушка. А дальше слишком все смешанно и неоднозначно. Он не чистокровный русский, что едва не стало для него проблемой. Она с корнями исторического народа Америки. Но, это не помешало им вчера целоваться как в последний раз. Он смотрит на то, как снежинки танцуют за окном свой первый и последний танец, понимая и то, что впервые позволил себе не думать. Прошлой ночью, погруженный в страсть и желание, не омрачил момент поиском презервативов по карманам или столе. Такую свободу он позволял себе только с Лексом Фогелем и Соломеей Брандт. Он усмехается своим мыслям. Получается, Йоки оказалась в куда более близком кругу, чем он мог подумать изначально. Но, главное он не испытывает сожаления или раскаяния. Раскаиваются пусть праведники, а он грешен до мозга костей. Даже хорошо, что не родился в один день со знаменитой на весь белый свет личностью. Делить такой день с Ним — было бы слишком сложно. Святому и Проклятому положено держать дистанцию и никогда не сходиться, иначе вселенная схлопнется. Цезарь и так причина локальных апокалипсисов, чтобы брать на себя ответственность  ещё и за глобальный.

Почти на самом углу столешницы лежит папка с ее подарком. Гордо, аккуратно, словно заявление всем остальным проектам удостоенным право увидеть белый свет на листках и в чернилах из принтера — здесь я главнее всех. Бумага ещё хранит отпечатки ее пальцев, а на собственных кончиках он уверен, всё ещё аромат ее кожи. Словно, он может провести пальцами по воздуху, на деле поглаживая ее гибкий стан и точеную фигуру. Улыбается в свой кофе, задумчиво смотрит на папку, после чего встаёт, чтобы взять аккуратно за один конец, подойти к стене и открыть сейф. Его личная коробка Амальтеи, в которой хранится все важное и ценное для него, как человека. Словно, напоминание себе: ты так же подвержен чувствам, эмоциям и порокам, как и обычные смертные этого мира; такой же человек, как и другие; такой же смертный. Его наследие не запятнанное делами черного рынка. Среди документов на «Антейку» и дома в разных концах света, храниться воспоминанием пару бархатных коробочек. В одной нательный крестик, надетый на него при крещении и снятый своими руками в годы подросткового бунта. Рядом, черный бархат хранит обручальное кольцо, что Соломея надела на него пред гостями и священником. Его он тоже снял с себя сам. Он обводит взглядом их, кладет аккуратно папку с нотами поверх документов важных.

— Сэр, — в дверях мнется Оиси. Цезарь кивает ему, закрывая сейф, разворачивается всем корпусом к помощнику. — Доставили.

Тот подходит к столу, дожидается хозяина и кладет на стекло коробку. Брандт вскрывает безликий картон, чтобы увидеть его содержимое. Берет аккуратно в руки оценивая вес и компактность. А после смотрит на свет, любуясь. Улыбка сама озаряет лицо Брандта. Лишь кивает в ответ и просит помощника организовать все в лучшем виде. Оиси перед уходом оставляет на столе черный свёрток и покидает кабинет. Цезарь берет упаковку, вскрывает оберточную бумагу находя в ней футляр. В нем перьевая ручка. Касается хромированного корпуса, уже для себя оценивая комфорт и удобство. Находит скрытый механизм, заглядывает внутрь. Утро радует его все больше и больше своим началом.

— Лекс, ты ещё здесь?

Оказавшись на кухне, он склоняется над сыном, целуя того в светлую макушку. Малыш тут же улыбается ему, ловит за пальцы и играет, тянет их в рот, получает смешок и замену пальцев на игрушку. Мальчик расстраивается, но быстро находит ей применение. Ещё быстрее теряет к ней интерес. Брандт думает, а каким ребенком был он сам. К сожалению, не осталось тех, кто мог бы дать ответ на этот вопрос. Тень мелькает в светлых глазах, но он ее гонит. Хватит с сына траура отца по погибшей матери, чтобы наблюдать ещё и плохое настроение, или того хуже перенимать его.

К моменту, когда тихие шаги Йоки касаются слуха Цезаря, он остаётся на просторной кухне один. Поздравления в виде сообщений, звонков, уведомлений на утро иссякли. Немного перерыва для слуха. На краю стола красивая упаковка, сочетание изумруда и серебра в бумаге идеально подчеркивает строгие линии футляров двух подарков.

— Доброе утро.

Мягко произносит Цезарь любуясь сестрой. Вот только взгляд уже не того старшего брата чью рубашку украла из гардероба младшая сестра. Это взгляд мужчины, который не скрывает ни интереса, ни вспыхнувшей в ночи страсти. Отрицать очевидное глупо и бессмысленно. Да и не тот он человек, который отказывает себе в своих слабостях. Йоки не просто слабость или страсть, увлечение. Она некто больше. Выходящая за рамки обыденности и банальности.

— Знаю, в день рождения принято принимать подарки и поздравления, — он ставит перед ней кружку с ароматным кофе. Берет две небольшие коробочки и кладет рядом с ней. — Но, я не особо умею соблюдать такие правила, — легко и весело улыбается. Если подумать, он вообще никогда особо и не соблюдал правила или законы. Жив и живёт следуя своим ориентирам и морали. — Я слегка припозднился, за что искренне  приношу свои извинения. Надеюсь, не против принять этот скромный подарок. С прошедшим днём рождения, милая.

Он даже отступает от стола на один шаг, отгораживаясь от мира свежей порцией ароматного кофе, чтобы наблюдать ее реакцию и впитать ее эмоции. Полгода достаточный срок, чтобы узнать сестру. Но, слишком мало, чтобы понять вкусы женщины.

Цезарь привык относить себя к тем, кто способен не просто вручить что-то обыденное, а выбрать подарок уместный, под стать получателю. Обуздав свои порывы, касательно Йоки, он в итоге лишь победил. Приучая, иначе уже и не скажешь, ее словно строптивую принцессу. Дарил внимание, время, искренность вопросов касательно ее интересов. Позволил войти в свой законный мир, коснуться осколков души в тяжёлый час. Она, сама того не замечая, стала важной для него. В списке тех, о ком нужно проявить заботу, распорядиться об их безопасности, предугадать что понравиться из бесконечного списка возможных подарков. И играть с самим собой в шахматы, выбирая какой фигурой ходить. Стоит ли движения коня возможных потерь.   Этот подарок он подготавливал тщательно. Изучил варианты, обсуждал с ювелиром, мастером своих дел, что предпочел не афишировать миру себя, как великого, а предпочел остаться в тени своих работ. Они сотрудничали не первый год, разделяя страсть к индивидуальным украшениям, в которых сразу можно было признать вкус как дарителя, так и получателя. Саймон как-то признался ему, что Брандт стимулирует его на выход за пределы привычного. Вот и в этот раз, заказав украшение для Йоки, он описывал девушку, для которой требуется украшение, понимая — мастер сможет вписать этот подарок в ее образ.   Он наблюдает за Йоки, как та распаковывает сначала чай, вдыхая его аромат и предаваясь то ли смущению, то ли смятению. Сильные женщины иногда испытывают трудности в принимании подарков и ухаживаний. Его сестра была и остаётся сильной. Хрупкость ее внешности не способна обмануть его взор. В Лоури сила внутренняя, и дело не только в смеси кровей в ее жилах. Весь секрет в той жизни, которая была до. Количество испытаний, проблем, жизненных трудностей. Она в одиночку подняла на ноги сына, создала себя сама, чтобы в первую их встречу явиться гордой леди. Той, которой не требуется помощь. А он лишь принял это. Позволил ей быть собой, не запрещая при этом себе быть собой же. Две независимые личности, как вселенные в итоге столкнулись. Но, не характерами, а страстью, следы которой живы ещё на коже каждого и обещают напоминать о себе какое-то время. Весь вопрос лишь в том, будет ли у этого схождения продолжение или кто-то из них сбежит от грядущей катастрофы, выбрав более безопасные орбиты.   — Почту за честь...   Он откладывает свой кофе и деловые вопросы, хотя и планировал вчера посвятить день себе. Но, всегда возникнет какая-то не предусмотренная проблема, которую нервный подчинённый разлуки до масштабов катастрофы. Сегодня, как и всегда, когда она появлялась с банальными вопросами "как дела?", он следует маленькой традиции. Крадёт время у дел, чтобы посвятить его ей. Для близкого круга, Цезарь всегда доступен. Так же он поступал и при Соломеи.   Только, Йоки не его покойная супруга. Дело даже не в статусе "жива"-"мертва". Дело в отношении к себе, к миру, к деталям. Йоки пахнет его шампунем и это приятно отзывается в нем. Йоки одета в его рубашку и кутается в плед, а из расстегнутого ворота соблазном выглядывает его след ночной несдержанности, страсти. Как доказательство совершенного преступления. Стереть бы ее поцелуями, размазать подушечками пальцев по коже, пройтись лёгким прикосновением воздуха, заставляя ее снова вести плечом, откинуться на его грудь спиной, чувствовать пульс. Запускает в ее светлые волосы пальцы, собирает шелк их, но не с целью намотать на кулак, причиняя боль. Возможно и желанную ею, но сейчас неуместную. Он собирает их, скручивая в жгут, чтобы протянуть ладонь, цепляя с ее руки заколку, аккуратно фиксируя прическу. В старом Китае, дарить заколку было актом проявления особого внимания. Знаком, выделения женщины из числа других. Вряд ли Йоки думает об этом, ведь Китай столь же далек от них сейчас, как и их факт родства. С сестрами, даже не прямого родства, не занимаются любовью, не теряют в страсти головы.   — Хотел посвятить день себе.   Тихо произносит, склонившись все же к ее уху, обдавая его горячим дыханием. На коже всё ещё ощущается запах ее духов, но он практически смешался уже с его гелем и шампунем. Вокруг Йоки  и на Йоки слишком много самого Цезаря, он словно держит ее в коконе из себя, ласкает, будоражит. Касается все же губами тонкой шеи, ведёт по пульсу под кожей, прокусывает легко мочку не украшенную сейчас серьгой. Словно, читая ее мысли, смятения и предрассудками охваченный мозг, он заранее давал ответ на не озвученный вопрос. В обратной перемотке реальности, где ответ намного важнее.   — А у тебя есть планы на сегодня? - выдыхает на аккуратное ушко и упирается в столешницу рукой, чтобы заглянуть через ее плечо, лаской касаясь профиля взглядом.

Она воистину восхитительная женщина. Полная противоположностей, соблазнов и пороков. Как и он сам, возможно. Но, в Йоки это не возведено в культ и в абсолют. Это ее естественное состояние души, выточенные судьбой и миром. Ее не нежили как иных родители, не пускали на самотёк ее становление. Зная, в некоторой степени изучив, нрав и характер Владимира, Цезарь понимал сколь строгой с вкусной могла быть та, которая повидала немало. И все же, вот она, Йоки, а его кольце рук. Смотрит не как юная девица, не понимающая, что произошло ночью, в сей постели она проснулась и варианты развития событий дальше. Нет. Йоки другая. Она смотрит так, что кровь в жилах кипит. Провоцирует, играет, сама позволяя играть и обнимает так, что Цезарь понимает — эта женщина свое не отдаст. Она будет биться не ради красивой партии, а себя и своих инстинктов, желаний. Это подкупает, располагает, волнует. В его окружении слишком мало сильных личностей, а уж сильных женщин и подавно не счесть толком. Цезарь гордиться той, которая сейчас смотрит так, что даже будь он чертовски занят — все отошло бы на задний план, оставаясь не важным. Ведь, когда тебя так обнимают, целуют и шепчет с жаром, лишь дурак решиться отвлечься. 

— Ты решила собрать сливки   

Мурлыкает сытым хищником, ведя по ее линии скулы губами. Со стороны, даже если их и застукают, они выглядят до неприличия приличными. Брат обнимает сестру, а та в свою очередь изображает хищную птицу. Вера уже привыкла к такой Йоки — смелой, дерзкой и яркой. К той, которая крадёт рубашки из его гардероба, касается плеча Цезаря или руки, оказывается рядом, словно выходя из тени и готова помочь двум одиноким мужчинам этого дома. Ей достаточно знать, что для Брандта Йоки важна и ее безопасность у него в приоритете. О том, что ночью они пали на самое дно ада, в моральном понимании этого слова, знать не нужно никому. Это сугубо личное, интимное, происходящее между ними двумя. Как сейчас, она ласкает его, а он поддается на эти ласки, царапает, обозначая, место будущего укуса на ее шеи, но пока не кусает. В том, что их могут поймать, прервать или осудить, есть своя перчинка, добавляющая в страсти огонь тонну масла. Но, Цезарь аккуратен с Йоки. Ибо на свою репутацию ему плевать, а вот на ее — нет. Это вообще, похоже на извращённую собственным эгоизмом заботу. Но, и об этом он не намерен сожалеть.   

— Мне нравится ход твоих мыслей, моя милая, — выдыхает жарко ей в шею, все же легко прихватывая кожу зубами. — Но, нам придется чуть-чуть отложить перебор струн прекрасного инструмента.   

Его рука со стола перебирается на ее талию. Обнимает, ложась горячим прикосновением, обжигает обещанием большего. Но, позже. Слух Цезаря ловит о головки тихих шагов, но это повод, чтобы приструнить собственные порывы. Мазнуть горячим поцелуем по губам, обещая. Отстраниться немного, на расстояние приличия, чтобы через секунду поймать краем глаза фигуру Оиси на кухне.   

— Что-то важное? - лениво интересуется Брандт, повернув лишь к помощнику голову. Но, все же сохраняет дистанцию и нехотя отпускает Йоки из своих объятий.   

— Подарки, — произносит тот указывая взглядом на свои руки и следующего за ним Дмитрия.   

Цезарь усмехается. Вздыхает, тянет руку к кружке сестры и делает из нее приличный глоток кофе, чтобы запить вкус ее кожи и губ, привести чувства в порядок, остудить желание. К моменту, когда двое сгружают часть подарочных пакетов на стол, он совершенно спокоен. Ничто не выдает в нем желания уединиться с прекрасной женщиной.   

— Делаем ставки? - склоняет голову к плечу, словно пытается увидеть сквозь дорогой и плотный картон. — Йоки, эта традиция, — улыбается глядя на нее. — Каждый год мы с Оиси делаем предположение, прежде чем приступить к распаковке. Какой вид подарков окажется в лидерах: аксессуары, алкоголь или что-то иное. Что скажешь? Как думаешь?   

Ему и правда интересно ее мнение, а не содержание пакетов. Эта обыденность, и вместо того чтобы просто выкинуть бездушные подарки, он находит ироничным и забавным их распаковывать.   

— Думаю, алкоголь победит, — считает его вторая тень.   — Честь осталась в гостиной, — ну да, четыре пакета не похожи на весь список дарителей.

— Все проверили на безопасность, сэр, — отчитывается водитель.   

— Что же. Как насчёт того, чтобы устроиться в гостиной, обнажить содержимое пакетов и посмотреть кто оказался прав? Пойдем, Йоки. Поможешь мне.

Он устраивается в гостиной. Той самой, где звучало печалью его сердца лунная соната, так ненавистная Йоки. Там, где билась в ярости бутылка о стену, но даже пролитый алкоголь не смог омыть осколков его души. Цезарь улыбается горе пакетов строгих, но праздничных с лёгкой печалью. Каждый год одно и тоже. Впрочем, иного и не стоило ожидать от мира в котором он жил. Строгие линии костюмов давно вытеснили полосатые спортивные наряды, а переговоры за круглым столом наконец-то заменили на посту «стрелки» и решение вопросов путем пролитой крови. Крутые пушки уже не аргумент, как и армия стоящая за спиной. Мир стал более цивилизованным. Криминальный мир более аккуратным. Слишком много цифровых систем наблюдений, излишне осторожность не помешает даже самым уверенным гениям этого мира. Не удивительно, что партнёры, враги или «друзья» стремились засвидетельствовать свое почтение в такой день. Как и тогда, в ноябре, когда слали письма, телеграммы и соболезнования. Только, сегодня это поздравления и пожелания долгих лет жизни. Тем более, в этот раз, первый день рождения нового главы русской мафии. Того, кто кровью самой близкой доказал свое право на трон и эту корону.

Цезарь старательно не думает, что Соломея не дожила до этого дня. Гонит от себя грустные мысли, что от большой семьи, которая казалась идеальной и той, о которой он мечтал, остались лишь двое — он и Йоки. Сестра, женщина, любовница, любовный интерес, который обещал перерости во что-то более глубокое и чувственное. Она не давала громких клятв ему, не обещала принимать и быть рядом всегда. Но, именно она оказалась подле, когда он упал на колени и был потерян. Именно ее нежная рука легла на его плечо, даря силу и уверенность встать и расправить плечи ради завтрашнего дня. Она приняла его, со всеми секретами, командировками, тяжёлым сердцем и руками в крови. При этом, не просила взамен ни подарков, ни души, ни сердца. Не требовала ничего, кроме времени. Цезарь давал его сполна. Всякий раз, когда она появлялась на горизонте, он улыбался тепло приветствуя ее. Варил кофе, если подворачивалась возможность и слушал щебет ее голоса, перекатывая певчие гласные в памяти. Чтобы обнаружить себя в плену ее рук и ног, услышать наконец-то всю глубину ее голоса и страсти, и собирать поцелуями испарину с ее кожи. Она оказалась самой преданной из его окружения, самый преданный крест, которой он планировал отдать взаимность своего сердца и души. Просто потому что она заслуживала это. Минимум, который он мог дать, ведь максимум она не приняла бы без смущения или споров. По крайней мере, пока.

Он задумчиво изучает пакеты, делая пару глотков остывшего кофе. Настроения совершенно не праздничное. Планета просто сделала оборот вокруг солнца. Однажды, матушка родила его на стыке нового и старого и теперь, все знакомые считали необходимостью праздновать этот день. Он не чувствовал этот возраст. Официальные документы утверждали — ему сорок один. Он взрослый, несущий ответственность перед другими и собой, перед сыном и людьми, которые работали на него. Жаль, нельзя встать, послать мир к черту и отдаться всецело страсти и желанию. Жаль, необходимо держать лицо, спокойно следить за тем, как в гостиную входит его женщина, неся аромат таинственности, нежности и ночной страсти. Если бы в этом мире были важны и ценились по достоинству чувства и эмоции... Но, бывший брокер черного рынка знает как никто — мир прогнил в своем стремлении получить больше золота и власти. Деньги правят всем, а каждый продается и покупается. Тем ценнее то, что он получает от Йоки подарком в ночи. Ее музыку не только на листах состаренных, но и песню страсти.

Поэтому, он не отводит от нее взгляда, любуется ее фигурой в платье, что хочется снять, обнажая ее всю красоту. Усмехается в свою кружку мыслям далеко не братским относительно этой женщины и отвлекается, когда Вера приносит торт с четырьмя свечами. Не сорок одна, и не «четверка» и «единица». А просто четыре свечи, словно обозначающие четыре стороны света. Для него, четыре роли собственной жизни: сын, любовник, муж, отец. Цезарь не знает, что вкладывала Вера в этот посыл, но он увидел свое и снова улыбается.

— Я думал, десерт только после обеда, — Вера мягко смеется в ответ, Дмитрий щелкает зажигалкой, поджигая свечки.

— Хорошая, к слову, идея сжигать галстуки. Они все равно не будут столь прекрасными, как те, что в моей коллекции, — он проводит ладонью по подушке дивана, приглашая устроиться рядом, после чего смеётся. Легко, весело, непринужденно. И в этом смехе почти теряется звук радионяни, ожившей голосом Александра.

— Не задувайте без главного виновника этого дня, — всплеснув руками, Вера скрывается из гостиной.

— Наивно думал, что главный виновник сегодня я, — посмеивается Брандт. — Была как-то попытка, подарить мне медвежонка. Пришлось доступно объяснить дарителю, что держать такое животное в квартире, в престижном районе Нью-йорка крайне проблематично. Питомец был передан в заповедник. Насколько мне известно, счастливо там устроился.

Вера возвращается неся люльку с Александром и Цезарь переключает внимание на сына, забирая к себе на руки того, чтобы поиграть. Но, малыша больше привлекает не отец, а разноцветные пакеты на столе и по правую руку от них. Не удивительно, что приглушённые, но праздничные оттенки, привлекают взгляд малыша. Он тянет руки к одной из упаковки, и Брандт предлагает открыть его. Но, прежде, все же задувает четыре свечи, под общее одобрение собравшихся. Вот его новая семья. Сдержанная, открытая, тайная. А внутри красивой упаковки бутылка водки с подарочной парой стаканов больше подходящих под виски. Кто-то постарался и упаковать приятно, и угадить вкусам Цезаря.

— Нет уж, Лекс, пить такое тебе слишком рано, — смеясь произносит русский. - Распаковываем все. Открытки отдельно, бутылки можно сразу в бар. Йоки, выбирай пакет, посмотрим на твою удачу.

Взгляд его искриться теплотой, нежностью и откровенным желанием — прогнать всех, чтобы остаться наедине и продолжить утреннюю игру. Возможно, чуть позже, когда Лекс поест и утомится, им двоим предстанет возможность не просто остаться наедине. Сбежать подальше от любопытства иных. Остаться для жарких поцелуев, которыми они согреют друг друга.