[indent]В этом доме тревожно и пусто в отсутствии его хозяина, но почему-то все кроме нее забывались в спокойном сне. Йоки пришла присмотреть за Александром, как они с Цезарем и договаривались. Как сестра она хотела помочь брату восстановиться в своей рабочей сфере с минимальными потерями, поэтому занялась благотворительными делами Соломеи и приходила в этот дом, чтобы повозиться с племянником. Нянь и без нее было достаточно. Вера, тот же Оиси. В какой-то момент легкие объятия перед прощанием стали нормой, Лоури не хотела отпускать Брандта "ни с чем". О, нет, это не была попытка заменить ему ласку бывшей жены или как-то сгладить углы потери, просто постепенно отношения между ними как не чужими людьми начали понемногу налаживаться. Женщина выкорчевывала из себя пень обиды на весь мужской род, скупость эмоций и черствость. В один прекрасный день за чашкой чая Йоки пришла к запоздалому, но верному выводу: Цезарь не заслужил такого предвзятого отношения к себе с ее стороны. Она могла коснуться губами его щеки перед тем как уйти, а он не улыбнуться, но при этом и не остановить ее, не стереть неприятный след на коже своим грубоватым пальцем. Лоури не переставала стучать в дверь перед тем как войти, но теперь ответ Брандта был ненужной формальностью, какую она смело игнорировала, как и больше не спрашивала можно ли ей взять ту или иную книгу из его библиотеки.
[indent]Бессонница выматывала вторую неделю, брат заблаговременно предупредил, что задержится и вряд ли вернется к ужину. Блондинка в тот момент только потерла растерянно переносицу и попросила у Веры одну из рубашек Брандта. Экономка могла свободно передвигаться по дому и знала все правила, Йоки же не посмела бы войти в спальню бывших супругов самовольно в одиночку. Можно было попросить гостевой халат, но это как-то... Похабно, что ли. Каких-то своих вещей женщина тоже не смогла сюда принести, это вызывало в ней двоякие чувства. Но ей не впервые одалживать у брата рубашку вместо ночнушки, как-нибудь переживет, постирает, сожжет в конце концов. Вещь, а не сестру, конечно же. Наверное.
[indent] В который раз покрутившись с боку на бок поднялась, раздраженно взбила на голове собственные волосы, что-то от души буркнула под нос, затем отправилась на кухню в поисках молока и меда, но наткнулась на аромат кофе. Вряд ли кто-то в этом доме осмелится среди ночи таким баловаться. Часы показывали, что вот-вот скоро наступит полночь и Йоки невольно поежилась сильнее. Она ничего не просила и не ждала от Цезаря на свой праздник, он аккурат попадал под время траура, да и крапчатая не хотела ни отмечать, ни получать что-то. Но для Брандта ей хотелось что-то сделать, напомнить ему о его личном торжестве, в каком он должен быть эгоистичен. Когда-нибудь Лоури поймет все эти сковородки в подарок, сервизы, скатерти, семейные портреты и прочие обезличивающие подношения. Больше всего ее напрягало, когда некоторые мамочки в детском садике заявляли, мол, день рождения ребенка - это и ее заслуга, ее надо в первую очередь чествовать, ведь она произвела на свет эту жизнь, это дитя. Да, в какой-то момент она хотела сделать что-то такое, что напомнило бы ему про Соломею, но потом сама себя ударила по рукам. Нет, день рождения Цезаря - только его день и ничей другой, как бы сильно он не любил эту девушку, но хотя бы один день в году он должен был превозносить себя над остальными. Даже близкими. Так-то нос он лихо задирает с высоты своего роста и умственных способностей, что даже иногда приземлить его чем потяжелее не грех, но пока это не туфельки из бетона и купон на дайвинг без снаряжения, то ничего страшного.
[indent]Она как-то все скомкано и шиворот-навыворот делает, впопыхах чуть не оставив молоко на плите, но вовремя опомнившись и для начала вернувшись в комнату, порывшись в сумке и успев несколько раз поторговаться со своим стеснением и совестью, а затем вернуться на кухню. Еще несколько сальто вокруг своей трусости, кусочек масла в горячее топленое молоко, ложка меда и долгий минутный ступор у двери чужого кабинета. Йоки вслушивается в мужской голос и речь. У нее нет намерений подслушивать сам смысл, только понять насколько  Брандт занят и стоит ли тревожить его в такой час, может лучше утром? Он говорит на русском и как всегда спокойным тоном, короткими фразами. Она даже не стучит в этот раз, скребется как кошка в его дверь ногтями, зная, что Цезарь от этого хотя бы мимолетно улыбнется. У него в доме не было домашних животных, вместо них он завел себе несносную сестру, которая портила не только его жизнь своим существованием, но и мебель. Взять хоть ту бутылку водки разбитую о стену в малой гостиной, случайно подранную обивку кресла, когда какие-то цацки с браслетов крапчатой зацепились за ткань, а она резко вскочила из-за чего-то. Ее преследовал какой-то злой рок, в пору было начать старушек через дорогу почаще переводить и отмывать карму.
[indent]Как всегда за столом, как всегда слишком хорошо выглядит даже будучи усталым и в глубокой ночи. До чего противный в своей идеальности мужчина, словно Бог создавая его пересыпал добавок, как китайцы своего этого усилителя вкуса. А результат на выходе получился отменный, пальчики оближешь. Только Цезарю явно облизывали определенный перст, скажем так, все мы знаем какой и даже он тоже в курсе всего этого. Лоури ежится, кутается сильнее в плед, накидывает его на плечи и светит только босыми ногами по паркету. Брат, конечно же, в курсе в чем она спит и какие окольные набеги совершает на его гардероб во время своих ночевок в его доме, но все же. В ее руке только кружка молока, оно даже не парит, поскольку затянулось пленкой из-за ее промедления на пороге кабинета. Вторую прячет под складками пледа, а в ней - кое-что еще, очень личное.
[indent] - С днем рождения, Цезарь, - ее шепот касается его слуха, когда женщина подходит ближе и огибает его со спины. Поскольку одно ухо занято деловыми разговорами, то второе полностью в ее распоряжении на ближайшие пару секунд. Губы легко мажут по щеке где-то над уровнем бороды, а рука ненадолго выныривает из объятия плюшевого покрова для того, чтобы оставить на столе перед мужчиной сверток. Бумага необычная, состарена, словно нарочно под его возраст. Перевязана поперек тонкой пеньковой веревкой и черной матовой лентой, без пышного банта, скромный узелок. Йоки не любила яркие штучки. Как-то они разговорились о цветах, она даже не помнит почему, но обронила странную фразу именно о черных из них, либо имеющих глубокий фиолетовый оттенок: «это как если бы я пыталась описать свои чувства, но в итоге залила все чернилами». Цезарь верно поймет смысл упаковки и тот не связан с трауром. Просто ее личный слог грубый как пенька в моменты волнения, а на деле же женщине хотелось выразить что-то тонкое, чувственное, очень уязвимое. Что-то такое, к чему ей сложно было подобрать правильные фразы, поскольку они не так давно знакомы и мало знают друг друга, но крепко повязаны водицей в крови.
[indent]Жестом указывает на софу, словно прося разрешения остаться и отходит, водит пальцами по корешкам книг на полках, словно выискивая в них что-то незнакомое, но интересное. Там, внутри свертка, на лицевой стороне бумаги на первом же листе ни заголовка, ни поздравительной речи, только «ты звучишь как...» И после многоточия ноты. Ноты, ноты, ноты. Лист за листом. Что-то не оконченное, что-то большими или кроткими отрывками. Пианино, скрипка, орган, простая акустика. И только на самом последнем в конце такое же сухое «спасибо, что ты здесь...» Не в конце ее произведений, не в этой жизни в целом, а именно здесь. Здесь - в конкретное мгновение. Здесь - в нынешнем моменте, не в прошлом или будущем. Здесь - где-то очень рядом, поблизости, в этой точке. Это гораздо более личное и наглое, чем абстрактное "в моей жизни, на этой планете, в этом мире". Здесь - это что-то такое, что может меняться. Иная обстановка, место, время, вселенная. И что-то неотвратимое. Ей хотелось, чтобы он всегда был именно «здесь» и понял как часто он звучит в ее голове не только своими привычным голосом, но и оттенками разных инструментов, играет красками, тональностями. Даже сейчас, когда бегло вчитывается в первые строки какой-то книги, удерживая ту раскрытой на весу своей кисти.

[icon]https://forumupload.ru/uploads/001c/1a/2f/23/492166.png[/icon]

[indent]В чем-то Йоки была слишком простая, ее частенько называли поверхностной и не пытающийся "копнуть поглубже". Она же просто не видела смысла зарываться в нарочно спрятанные сокровища глубин человеческой души, поскольку не зря же они погребены, не так ли? Иному искателю этого клада выдавали карту, подсказки, компас, а у нее интуиция, да и только. Сможет ли она удивить гения? Да ни в жизнь, вряд ли. Попытаться показать ему насколько хорошо она узнала его в своем подарке? Бессмысленно, что за глупое самоутверждение? Лоури сидела на подоконнике этого дома еще в конце лета, когда было тепло и комнаты проветривались, впускали в себя солнце в попытке напитать им безучастные стены. Ее пальцы перебирали струны на гитаре, когда она впервые хотела спеть Соломее, но почему-то задумалась о ее муже. Его образ вел ее кисть и словно сам вырисовывал правильные аккорды. Женщина что-то мурлыкала себе под нос, когда рядом неожиданно нарисовалась девушка и поинтересовалась композицией, а блондинка улыбнулась и отмахнулась смущенным: да так...
[indent]Ей нравились любые ассоциации и вдохновение идущее от окружающих людей, она делала акценты на различных вещах. Ароматы, поворот запястья, бугорок большого пальца, походка, морщинки в уголке глаз. Жаль, что Цезарь предпочел планшет обычным газетам, иначе бы она могла узнать чем же он беспокоит свой разум по утрам кроме кофе, при этом не спрашивая его ни о чем. Рядом с ним в какой-то момент Йоки перестала держать плечи вечно приподнятыми и пребывать в напряжении, если раньше она боялась даже находиться в одной комнате с братом, это доставляло ей дискомфорт, то теперь даже сидя бок о бок женщина не вспоминала о прошлом, ее не мучили даже малейшие выдуманные ей же комплексы. Брандт оказался более человечным, чем само человечество. Вряд ли это было связано как-то с их родством, он был таким сам по себе, пусть и не с многими, а Лоури посчастливилось попасть в их число. Он никогда не говорил с ней снисходительно, очень ярко выражая тем самым разницу между их социальными и интеллектуальными уровнями, напротив, все это он словно оставлял в работе и за порогом дома. Подумать только, но Цезарь всегда спокойно ей что-то объяснял, не закатывая при этом глаз, если она просила повторить или ответить на уточняющие вопросы. Войдя в состав новой для семьи Йоки не могла не думать о прошлой, об образе принцессы в который ее так настоятельно запихивал муж, какому важнее были все те люди, а не лично она и их сын. Ее сын. Брандт не требовал от Соломеи ничего, но она была его женой, а вот Лоури... Ей потребовалось время, чтобы осознать то же самое, что и жене брата, ее здесь никто не закует в оковы, не навешает ярлыков и не попытается вылепить то, чего быть не может. Может именно поэтому этот мужчина так основательно засел в ее голове, взывал к рассуждениям по поводу своей личности, помогал ей просыпаться по утрам и засыпать.
[indent]Он мягко, но уверенно держал ее пальцы у себя на локте во время похорон. Йоки болталась на волоске от истерики, а ему хватало одного касания и все наваждение рассеивалось, хотя это она хотела ради него быть сильной и стать хотя бы на время опорой. В один из вечеров ее посетило желание ему запомниться. Они нашлись в таком возрасте, столько всего было упущено, столько перечеркнуто гибелью Соломеи, поэтому заглядывать в будущее можно было только с опаской. Его гений - как благодать и ловушка, клетка. Вряд ли Брандт в состоянии забыть что-либо, а потому ей захотелось стать его навязчивой мелодией. Той самой, банальной и глуповатой, но въедающейся в подкорку мозга и возвращающейся в самые неподходящие моменты. Она начала собирать эти мелодии почти с их первой встречи, но только недавно стала записывать и подбирать нужные инструменты. Лоури хотела стать дирижером в его личном оркестре, по мановению руки поднимать нужные и приятные переживания, отправлять на задний план все лишнее. Звучать в мыслях этого мужчины своими же думами о нем, чтобы он понимал их, мог разобрать любую ее эмоциональную композицию как по нотам. Хотя... Разве он не мог делать этого и прежде? Но Йоки не знала этого наверняка и не собиралась гадать, она делала подарок от всей души и не задумывалась о том, что в какой-то момент Цезарь стал ближе не как брат, а скорее как мужчина, который не был ей безразличен. Могла ли она считать иначе? Нет. Брандт носил траур как камуфляж, хорошо контролировал эмоции, а она не чуяла опасности. Никакой. Выбрала в этих джунглях самого свирепого хищника, породнилась с ним, поэтому не боялась более мелких клыкастых тварей, а ожидать нападения от того, кто взял ее под крыло... Разве представлялось возможным?
[indent]И все же он целует ее сухие пальцы и от этого мурашки по коже, словно первые волны перед будущим цунами. Почему-то прервался разговор, он вышел из-за стола и теперь сидит перед ней на корточках и от этого неловко. Неловко, что могла отвлечь от дел и серьезной беседы, хотя разум подсказывает, что если брат так поступил, значит можно было. Он не будет действовать в ущерб себе, а ей просто не хотелось оставлять его в одиночестве в начавшийся день рождения. Возможно чуть позже Лоури бы начала намекать на время, потом и вовсе нахмурилась бы, сжала локоть мужчины и указала ему на дверь. Только она, пожалуй, имеет достаточную степень наглости и безрассудства, чтобы пытаться выгнать Цезаря из его же кабинета в его же доме. Его дыхание расползается по коже как туман, обволакивает, стелется, клубится вокруг хрупкой кисти. Так не благодарят сестер и от этого женское сердце где-то в горле уже колотится, возвращая ее во времени лет двадцать назад, когда была еще маленькой и способной к смущению девочкой. Может это опять какая-то русская экстравагантная традиция?
[indent] - Я рада, что подарок пришелся тебе по душе, - с ее губ слетает снова какая-то уже привычная банальность, когда крапчатая позволяет себе расправить пальцы и обхватить ладонью эту волевую скулу. Иногда кажется, что коснется и непременно порежется, если заиграется. Но оглаживает его по щеке большим перстом ласково, растирая на той свой прежде подаренный ей поцелуй. Так необычно видеть этого высокого человека снизу, возвышаться над ним взглядом и рассматривать его так беззастенчиво с нового ракурса. Глаза голубые, глубокие, теплые как воды в лагунах, хочется нырнуть, окунуться в них и коснуться дна. Интересно, рисуется ли ее лицо на обратной стороне его закрытых век, когда он смыкает их средь бела дня в нелегких думах или перед сном? Йоки же видит его часто. В этот момент он всегда оборачивается, задерживается на ней взглядом на несколько секунд, а затем она растирает его пальцами и растворяет в разноцветных кругах, переворачиваясь попутно в беспокойстве на другой бок.
[indent] - Извини, если вышло слишком банально, но мне было важно показать тебе, что у меня на душе, - хотелось бы улыбнуться, но женщина слишком волнуется о нем. Странно это, наверное, даже слишком. Хочу, чтобы ты об этом помнил всегда, что есть и будет кто-то, чьи мысли ты занимаешь. Что они бывают таких же разных оттенков, как и ты сам. Наверняка это и абсурдно, да? Подарить тебе на день рождения мои эмоции и волнения по тебе же. Показать тебе тебя же, но своими глазами. Неверно. Ощущениями.
[indent] - С днем рождения, милый Цезарь, - повторяет еще раз, прежде чем обнять его лицо уже обеими руками, освободившись от книги, и коснуться губами его лба, повторяя тот поцелуй у рояля. Чуть более долгий, на грани сомнений. Почти выбирается из своего импровизированного гнезда, касаясь стопами пола, готовая в любой момент уложить его голову к себе на колени и пригладить все печали, тяжелые мысли свой ласковой рукой. На кончиках пальцев и запястье все еще тлеют отпечатки его теплых губ, будоража ее уставшее, но все еще живое сердце. У них какая-то своя связь, непонятная, грубая. Похожая на неограненный алмаз, который им с большим трудом придется обтесывать, сглаживать и полировать, но это уже что-то красивое, завораживающее, пусть только дня них двоих. В ее глазах - он драгоценность. Что-то редкое и блестящее, что нужно хранить, но чем грех не красоваться и не наслаждаться его видом. Мир, - повторяет крапчатая себе и невольно поджимает губы. Она была готова к собственному признанию, но не к ответному, только к банальному "спасибо" и ничего более. А здесь что-то имеющее свою гравитацию, притяжение.
[indent] - Могу я тебя обнять? - Вдруг он и правда не прочь полежать у нее на коленях, а может просто сделал временный перерыв. Но, если честно, ей очень хочется подняться и завлечь его в этот простой тактильный жест. Укрыть от остального мира в своем личном, от одной руки и до другой, под покровом наступившей ночи и пледа. Но, возможно, это не лучшая идея. Да, они брат и сестра, но стыд понимания ситуации и своего внешнего вида ей знаком, как и собственного колотящего в боевые барабаны сердца. Уж слишком отчетлив и силен его ритм, воодушевленный тем неоднозначным касанием. Но все же он - Цезарь Брандт, он ее не обидит, а потому нет смысла бояться или смущаться чего-то, он всегда все понимает. И понимает правильно. Может даже и знает ее лучше нее самой.

[icon]https://forumupload.ru/uploads/001c/1a/2f/23/492166.png[/icon]

[indent] Йоки ничего не просит у мужчин, так уж получилось, даже с сына перестала спрашивать в силу его возраста. Ее никогда не манили роскошные шубы, не развращал блеск бриллиантовых ошейников, вряд ли ее нрав смог бы укротить и приличный счет в банке с десятком нулей после единицы. Она довольствовалась всегда тем, что имела и тем была счастлива. Как-то, правда, купила все же знаменитые шелковые простыни и такую же пижаму, а потом в ночи попросту соскользнула с кровати и едва не разбила висок о тумбочку. Так и кончилась короткая эпопея попыток женщины в роскошную жизнь. Лоури не видела ничего плохого в ГМО, фаст-фуде и распродажах. Брезговала всякими секонд-хендами, а вот барахолки любила. На них часто можно было найти занятные вещицы. Так в ее личной домашней библиотеке появилось с несколько дюжин книг на различных языках и все о чем-то своем, но никогда не знаешь что в жизни может пригодиться, так ведь?
[indent] На первых порах она была уверена, что знакомство с Цезарем пойдет Юлию на пользу, ей же самой ничего не было нужно. Он ведь даже не психолог, а бариста, а ей уже есть кому жаловаться на жизнь на пару сотен баксов в неделю. Она предпочитала чай, а не кофе; сидеть за рулем, а не быть пассажиром; сочинять музыку и стихи, а не оправдания и очередную ложь. Ей уже ни с кем не хотелось сближаться в этой жизни, сердце отмаялось, отболело и Форд погрязла в апатии. А потом Соломея, непринужденные беседы, мимолетные планы, прогулки, совместный шопинг. Ее припадок. Ее исчезновение. Все последующие события прокручиваются в ее памяти как фильм на старой кинопленке, какие-то фрагменты были засвечены, что-то вырезано, но общая суть осталась. Может ей и не нужен был никто, а вот она напротив, оказалась очень нужна одному человеку. Разве она могла тогда его оттолкнуть? Жизнь оказалась жестока к Цезарю, а если и его сестра подхватила бы это тенденцию, то прекрасный человек мог бы сломаться и превратиться во что-то уродливое. Никто не заслуживал быть в такой момент в одиночестве, тем более ее брат, Брандт. Она оставалась и после, мягко направляя его своей женской рукой, иногда уговаривая его лечь поспать и обещать, что побудет рядом, но он должен был отдыхать. Йоки была не прочь даже тихо напевать колыбельные, лишь бы воспаленный разум мужчины успокоился, его мысли перебил бы ее мягкий голос. Он почти никогда не засыпал, но все же повиновался и давал отдых своим глазам, телу.
[indent]С первой встречи было ясно, что не быть им стандартными братом и сестрой, такими, какие бы вписались в нормы общества. Когда она звала его братцем, то это больше напоминало рассказы про «братца Кролика и братца Лиса», а если выкрутит на максимум свой отсутствующий, но потенциальный техасский акцент, то сойдет и за Багза Банни с его извечным «как дела, Док?» Это больше звучало как прозвище, чем являлось правдой. Как ни крути, но она видела в первую очередь перед собой мужчину. Успешного, состоявшегося, красивого, счастливого в браке. Последний пункт быстро оказался перечеркнут, а учитывая как он мог будоражить фантазии окружающих дам одним своим видом, то каждая вторая была готова утешить сексуального вдовца. Утереть ему слезы своим декольте, а потом довести до иных рыданий своими интимными комбинациями, какие едва ли смогут повторить даже подростки из девяностых играющих в «Мортал Комбат». Это вам не джойстик теребить в заученной последовательности, тут знать нужно. Однако он словно не замечал их, что определенно было не так, попросту игнорировал, а дома подпускал к себе только Веру, да ее, Лоури.
[indent]Он смотрит на нее непривычно нежно и мягко, что ей хочется из-за этого от неловкости нервно рассмеяться. Не верилось, что его мог так растрогать ее подарок, что этот достаточно черствый человек решился вылезти из своей куколки. Только стало не до смеха, когда женщина оказалась на его груди. Вот так легко, поймал ее за запястье и увлек за собой, заставив ее уронить на пол книгу, которую она опустила еще раскрытой на край пледа. На долю секунды Йоки теряется, первое очевидное предположение, что скорее всего у Цезаря свело судорогой ногу или икру от сидения на корточках, вот так и получилось. Все можно было бы списать на какую-то шалость, чрезмерную эмоциональную нагрузку, которая свела с ума даже гения и вот взрослый мужчина ведет себя как мальчишка. Только эти объятия, его рука в ее волосах и пронзительный взгляд, чистый взгляд направленный прямо к тайнам ее подсознания - все это что-то из ряда вон.
[indent] Предает ли она подругу? Лоури скажет, что нет. Если бы подобное случилось, когда та была еще жива, то блондинка была бы первой, кто сложил бы свои ладони на шее этого мужчины и удавил к чертям собачьим за измену. Она была бы первой после Цезаря, кто вступился и боролся бы за интересы миссис Брандт, но ее уже нет. Дернулась ли хоть на дюйм ее совесть? Нет. Это было настолько паршиво осознавать где-то на подкорке, насколько приятно почувствовать касание чужих губ к своим. Все внутри замирает в этот момент, как и сама женщина, как и любое травоядное, которое схватили и теперь хищник вкушает свою добычу, снимает первую пробу, а дичь пытается прикинуться мертвой, либо собраться с силами для рывка. Цезарь выше, сильнее и влиятельнее ее бывшего мужа. Любого другого мужчины с кем жизнь столкнула когда-то мисс Форд. Ей бы впору восхищаться и таять, что такой как он обратил на нее внимание и заинтересовался, но вряд ли получится. Брандт ее брат, а она в нем его не видит, не ощущает. Он отбрасывает свою широкую тень на нее, если та стоит вблизи, он почти как затмение, потому что способен всегда закрыть собой солнце. От него пахнет горьким и терпким кофе, таким же черным как его костюмы и душа, от него веет мнимым спокойствием, поскольку не делая совершенно ничего - он при этом взволновал ее разум и сердце.
[indent] Ее губы накрывают его, а столь быстрая взаимная реакция ее лишь подтверждает то, что о чем-то подобном она уже рассуждала прежде и приняла решение, оставалось только озвучить или обозначить его. Даже если через секунду они отпрянут друг от друга, то ничего не изменится, поскольку то, что сделано, отменить уже невозможно. Они слишком взрослые, чтобы списывать все на обстоятельства, потери, эмоции. Оба слишком владели собой и эмоциями, чтобы ни с того, ни с сего без какой-либо почвы поддаться этому порыву. Или все же настолько устали от одиночества, что более были не способны мыслить рационально? Он - не выдержал положенного траура, она - не дала бывшему мужу второго шанса или изъясниться с ней.
[indent] Уста Цезаря теплые, борода слегка щекочет кожу, пальцы поглаживают спину, а касание ощущается так, словно скользят по обнаженной коже, а не рубашке. Мужская грудь столь невозмутимо вздымается под ней, словно женщина не имела веса или ничто не способно было отяготить этого человека. С каждым новым поцелуем горечь выпитого для бодрости напитка стихает от молока, меда и нежности, смазанной о его губы. Тонкие пальцы, что привыкли к струнам и клавишам, теперь перебирают его волосы. Сейчас бы так кстати проснулся Александр на зов двух падающих во грех близких ему людей, но даже он не чует ничего своей чистой, невинной душой. Но тело расслабленно, растекается приятной нагрузкой вдоль торса, пока женщина не задирает голову чуть назад, отводя затылок и возвышаясь над лицом Брандта. Она смотрит на него впервые с подобного ракурса, полноценно как на мужчину, не примешивая и доли процента их кровного родства к совершенному проступку. Должна ли подобрать какие-то слова? Дать ему возможность попытаться ее обмануть? Может Лоури была для него как маяк? Светила во тьме, помогая избежать кораблекрушения, указывала безопасный путь, но в итоге он оказался не рыбацким судном, а круизным лайнером и теперь столкнулся с ней, снося с вершины обрыва, так и не сумев остановиться?
[indent]После развода она все чаще прислушивалась к сердцу, а не логике. Утомленная жизнью в навязанных правилах, не по плечу скроенному образу как душному платью, как корсету в какой ее затягивали все сильнее и сильнее, чтобы была краше в чужих глазах, но при этом никого не заботило отсутствие у нее возможности нормально дышать. После всего этого женщина еще долго возвращала себе свободу самовыражения и действий, перестав зацикливаться на том, что ее кто-то может неправильно понять. Плевать на всех. Плевать, если сейчас брат опомнится и оттолкнет, поскольку Йоки уже извели всевозможные сожаления и с нее довольно. Люди не вечны, а шанс - мимолетен. И ей хочется за него ухватиться.
[indent]Она как никто понимала всю опасность его состояния за эти почти два месяца. Это безразличие, отсутствие интереса к чему-либо. Когда Александр вернулся в дом, то все понемногу начало налаживаться, появились проблески надежды. Иная бы шепнула ему на ухо: живые - должны жить; мертвым - нужно дать уйти. Но Лоури так не сделает. И не из-за того, что прошло слишком мало времени или даже любви к подруге. Она не хотела места в этой груди, не хотела стать на ней камнем, занять то, что не должна. Пусть в его глазах она остается просто небезразличным к его судьбе человеком, той, что днем ему сестра, а в ночи кто-то более близкий. Как сейчас. Пусть он держит в сердце хрупкую девушку, а в своих объятиях - крепкую женщину. Ту, что не сломается даже после хруста костей или отсутствия подарка на день рождения. Ту, что сейчас сама склоняется к его устам, ведя кончиком носа по углу его переносицы, но дарит не поцелуй, а сжимает зубы у уголка их.

[icon]https://forumupload.ru/uploads/001c/1a/2f/23/492166.png[/icon]

[indent]Уже слишком давно не подростки, чтобы довольствоваться одним только поцелуем или даже их множеством. На свидания в их возрасте ходят с определенной целью, оба знают чем оно кончится, но соблюдают формальности, иначе сами себе покажутся какими-то не такими. Похотливыми, доступными, продажными? Йоки не ограничить сомнительным родством, поскольку как такового она не чувствует. Цезарь не бегал за ней мальчишкой и не стеснял ее, не набивал морду ее нерадивому ухажёру, который посмел во время ссоры схватить девушку за руку. Она искренне пыталась считать его братом, даже называла так, но в ответ ни в сознании, ни в сердце ничего не менялось. Как-то не так давно Лоури сказала ему, предупредила, что лучше Брандту ее не обижать, поскольку в этой жизни она уже сделала все, что было важно. Родила и воспитала сына, заработала денег. Посему ей ничего не будет стоить убить Цезаря, а самой свести счеты с жизнью. И как бы фатально, смешно это не звучало, но ее взгляд и спокойствие тона не давали усомниться в сказанном. Ее слишком долго попирали ногами и проверять на прочность ее психику не стоит, она давно разорвана в клочья и криво заштопана разноцветными и разной плотностью нитями. Этот мужчина не поверхностный, как остальные, вряд ли он преследует какие-либо гнусные цели относительно нее, кроме очевидных в данный момент. Что же, это взаимно.
[indent]Хорошо, что он не пользуется одеколоном, даже самым дорогим и благородным, поскольку тот вряд ли смог подчеркнуть характер Брандта, чем кофе. Он будто вливал в себя жидкую тьму каждое утро, выпивал свою долю горечи и один Бог только знает, если он и правда есть, насколько этот мужчина уже отравил свое нутро и запятнал его. Но его теплое дыхание становилось все более и более горячим, каждый вдох, что задерживался в его груди из-за мгновений поцелуя, какие они оба могут бояться спугнуть, раскалялся из-за температуры тела и теперь опалял кожу. Йоки не собиралась утешать его, точно не таким способом, а он вряд ли искал чего-то подобного. Брандт был не тем человеком, чтобы так глупо рисковать. Сначала он познакомил ее со своим сыном, затем позарился на сестру просто из-за морального упадка? Проще и быстрее было помастурбировать или съездить, да подцепить кого-нибудь, чем заниматься подобным саморазрушением и терять столь абсурдно ту, что разделила с ним миг печали и не покинула. Именно поэтому она не подвергала сомнению искренность порывов этого мужчины относительно себя, иначе это разочарование могло бы стать смертельным.
[indent]Он целует снова и снова, словно никак не может распробовать или насытиться. Приподнимается, тянется, заставляет сместиться и осесть на бедрах. Нахально тянет ее за губу и после этого даже хватает смелости заглянуть ей в глаза, в которых он отражается в тусклом свете лампы, таком далеком, как и он сам от Рая. Йоки не понимает как все могло прийти к чему-то подобному. Разве мало вокруг Брандта женщин? Есть красивее, сексуальнее, экзотичнее, моложе в конце концов. Разодетых по всем правилам моды и стиля. Она при желании тоже могла уже давно себе кого-то найти, но не хотела, не желала. Связь с братом это что-то греховное, но безопасное для ее сердца. Он не наденет ей кольца на палец, не поведет под венец, не даст клятв, каких не сможет сдержать. Находиться рядом с Цезарем Брандтом и наивно полагать, что не запачкаешься, все равно что быть тем самым, кто мог ходить по воде, но существовал только на страницах одной очень популярной книги.
[indent]Его губы касаются шеи, а ей уже хочется ерзать, но не от накатившего возбуждения, просто этот участок кожи чрезвычайно чувствителен. Из-за этого блондинка слегка приподнимает и ведет плечом, позволяя себе выдохнуть более шумно, чем обычно, на мгновение закрыть глаза. Мысли хаотично не роятся в ее светлой голове, сердце надрывно не ноет, просто в ее жилах треть общей с ним крови, в оставшаяся большая - это коктейль из племенных песен, ритуальных танцев и охоты с копьем, крутой и жгучий нрав Техаса. Поэтому сдерживать то, что просится наружу и точит ей клыки, которые тупы от природы, будто пытаясь помочь ей из добычи стать хищником, все проблематичнее. Она понимает, что еще немного и пуговицы на ее рубашке окажутся расстегнутыми, а его руки словно змеи будут ползать по ее плоти, сжимать ее своими кольцами, душить в объятиях и теснее искать тепла женского тела.
[indent]Пальцы, что прежде перебирали ласково его локоны, теперь тянут те назад, как и голову мужчины. Хорошего понемногу, ей тоже хочется участвовать в этой игре, а поскольку они уже отринули мирские правила, то и остальные нипочем. Ее губы ласкают его шею, обходя эту аккуратно стриженную кромку бороды, зубы смыкаются на миг вокруг адамова яблока, похищая чужое дыхание и вынуждая мужчину замереть как котенка, которого взяли за загривок. Вторая рука уже рыщет в поисках кромки это водолазки или что это вообще такое? Йоки не разбирается в вещах, но точно знает, что сейчас - она лишняя. Потому и забирается ладонью под нее, накидывая на кисть край и задирая серую ткань по мере восхождения ее тонких пальцев по его позвонкам. Она отсчитывает их как клавиши пианино, разве что не шепча себе под нос «до, ре, ми, фа...» И повторяя другие ноты. Только его имя, очень тихо, вряд ли даже он это расслышит и тем более откликнется. Когдауже обе руки тянут вверх эту водолазку, вдоль поднятых покорно рук, но неожиданно останавливается в определенный момент. Когда горловина соскальзывает с кончика носа, когда можно спокойно дышать, но нет возможности рассмотреть что-либо через ткань одежды. Лоури тянется вперед, скользит своим дыханием по его губам, дразнит своей близостью и недоступностью, отсутствием возможности найти устами ее уста. Она целует его щеки и скулы, медленно и чувственно, желая чтобы он прочувствовал все оттенки этого касания, пока ее пальцы перетекают вдоль его скованных положением рук, помогая временно сложить те за головой. Так он не потеряет равновесия, если будет чувствовать за затылком какую-то опору.
[indent] - Замри, - шепотом вкладывает истину своего послания в его уста, плотно примыкая к ним своими. Пара минут для того, чтобы взглянуть на Цезаря совершенно иначе. Ненадолго обезличить, оставить только голую суть вопроса и его обнаженного торса. Йоки смущает этот открытый и знающий все взгляд Брандта, будто он уже ведал будущим, а она еще не разобралась в настоящем. Женские пальцы веером стекают по плечам вниз, задерживаясь на груди, помогая ему выдохнуть, давя на грудную клетку ладонями. Лоури изучает тело перед собой так, как музыкант изучает инструмент. Робко знакомится, оглаживает, ведь это нечто только что приобретенное, чем она сможет пользоваться, чье звучание уже интригует и какое предстоит настроить. Здесь белесые шрамы как метки уязвимости, напоминания, что Цезарь Брандт - смертный человек. Следы после аварии, какой бы ей хотелось, чтобы никогда не случалось. Ни с ним. Ни с Сол. Как злой рок. Очень злой рок, толкнувший сестру в объятия брата. Он был как Адам, пожертвовал свое ребро, да и не одно, только отказался делать это безвозмездно и теперь там титановая замена. Подумать только, ведь если бы этот человек не обладал определенной крепостью и волей к жизни, то они и не встретились бы. И сейчас не находились в этой ситуации. В такой, в которой сестра ласкает теплую кожу брата и сжимает его талию, бока, оглаживает живот и его низ у кромки брюк, не стесняясь того, чтобы не нырнуть под тот кончиками пальцев на пару сантиметров и взбудоражить лобок. Его объятия тлели на спине, словно крылья, сгорая, обращались в пепел. Так каково это, оказаться в самом пламени греха? В жаре страсти того, кого называла она братом? Пальцы выуживают пуговицы из петель одну за одной, белая ткань с шорохом сползет к предплечьям, оставаясь на локтях. Женщина обвивает его шею своими руками, подаваясь своей обнаженной грудью вперед, прижимаясь к его и в этот же момент вновь накрывая чужие уста своими, пробираясь между ними языком, словно змеей вползая в Рай, но в этот раз желая совратить не Еву, а самого Адама. У его еще остались целые ребра, а у нее - желание его заполучить.

[icon]https://forumupload.ru/uploads/001c/1a/2f/23/492166.png[/icon]

Отредактировано Yoki Lowry (2024-04-02 21:06:14)

[indent]Смешно, но только относительно недавно Йоки догадалась насколько Цезарь был дальновиден и хитер. После первой их встречи в кофейне только коматозник бы не заметил всех сигналов посылаемых женщиной о ее неприязни и неудобстве рядом Брандтом, но по какой-то причине он не оставил ее наедине со сложившимся мнением и продолжил подбираться окольными путями. Справедливости ради, но у нее было так не со всеми мужчинами, только с теми, кто пытался так или иначе подлезть к ней ближе, а тут не абы кто, а настоящий родной брат и ему нельзя просто так сказать - нет. Тот уже был вхож в ее будни, просто находился на обратной стороне медали, там, где она не могла его увидеть прежде. Вышел из сумрака, чтоб его черти драли. Лоури относилась к нему как к очередному вторженцу, он же в свою очередь прекрасно понимал уже тогда ее состояние. Цезарь впустил ее в свой дом, в часть своего внутреннего мира, поскольку все здесь так или иначе отражало его, даже меблировка и потертость книжных корешков на полках. Познакомил со своей женой, хотя берег ту как зеницу ока и даже ей, как кровной сестре, не поздоровилось бы, если блондинка имела бы намерения обидеть девушку. Мужчина дал время привыкнуть к себе, своему запаху, какой та улавливала все еще витающим в воздухе на кухне в позднее утро, наверное в чем-то она и правда была похожа на кошку. Прежде чем прийти лично в руки разведала обстановку, узнала всех в лицо, наблюдала со стороны. Брандт не давил на Форд как слишком многие другие, у нее вообще появилась аллергия на подобные штучки после бабушки и обострилась после развода.
[indent] Он стягивает с себя кусок серой эластичной шкуры и Йоки только успевает поймать его взгляд своим, взволнованным. Ей кажется, что сейчас последует расплата за дерзость и наглость, а с высоты своего ума Брандт отомстил бы ей виртуозно, но вместо этого притягивает ее в объятия к себе все теснее, вынуждая мягкость женского стана повторять его рельефы. Рубашка как белый флаг сорвана, скинута в сторону, лишая последнего укрытия и возможности капитулировать с этого поля боя по всем правилам. Именно в этот момент с его шепотом приходит осознание, небольшое сожаление, что женщина не надела нижнего белья. Лоури не знала, что встретит Цезаря дома ночью еще бодрствующего, поэтому невинное желание попить горячего молока теперь покрывалось стылой пленкой на поверхности кружки, в тот момент когда затуманивались ее собственные глаза дымкой возбуждения. Он касается зубами шеи, оставляя укус, а в ее голове почему-то не всплывает привычное для многих «не надо, только не там, никто не должен видеть и узнать». Такая функция как оправдания совсем недавно, но так кстати атрофировалась в ее натуре.
[indent] У того, кто обладал холодным разумом и чрезмерной расчетливостью оказалось очень пылкое, но мягкое сердце. Просто Цезарь не делал из своей души проходной двор. Казавшиеся некогда грубыми, теперь эти руки ласковы к ней, а полный отстраненности взгляд наполнился интересом. Она никак не могла понять, почему все видит в нем воду, а не огонь? Может потому, что Брандт не был разрушителем? А приняв ее в свои объятия, то не обратит в пепел, не сожжет до тла ни тела, ни сердца. Он изменчив, пропускает через себя многое, но не задерживает. Может быть холодным, парить в своих мыслях, точить камни упорством, заставить кипеть не только нервы, но и саму кровь. С каждым движением он словно просачивался под ее кожу, подхватывал живительный поток в венах и усиленно толкал по проложенным руслам. Как вода он мог обволакивать, хранить свои тайны, иметь нешуточное давление. Может из-за этого от каждого его поцелуя она невольно задерживала дыхание? Окуналась, но пока не с головой. Этот мужчина был стремительным потоком, то ленивым океаном хранящим вечный штиль как молчание. Как вода он мог заполнить все мельчащие трещины, может оттого рядом с ним так не ныли ее старые шрамы и затягивались недавние? Как бы ванильно не звучало, но собирал сестру по кусочкам снова во что-то целостное, но более интересное? Как витраж?
[indent] Ее кожа все еще помнит его дыхание и шепот, теплые касания рук. Йоки бросает взгляд на софу у которой лежит растрепанная книга, почти такая же, как сейчас сама женщина. Кажется Цезарь все это время открыто читал ее, поскольку вряд ли от такого как он можно было что-то утаить. Но она держится за него руками и обвивает ногами, скрещивая щиколотки за чужой спиной. Ее поцелуи ласковые там, где на шее обычно красуется петля галстука, безжалостнее ниже, где за краями пиджака и тканью обычно темной рубашки ничего нельзя будет узреть. Кончиком носа зарывается в волосы за его ухом, чтобы отпечататься на слухе тихим, невзрачным, но дразнящим в своей судороге вдохом, вгоняя жадно в легкие аромат крепкого кофе. Ради Лоури Брандт отринул в сторону все рабочее, хотя, казалось бы, это место было сакральное, особенное. Где-то там и ее подарок, с шуршанием пожелтевших страниц вплетается в эту массу, как и ее пальцы в его волосы. Холод стекла под спиной и бедрами заставляет вздрогнуть как от легкого удара током, но Цезарь сглаживает, снимает оторопь с тела, вытачивает искры губами, высекает огонь в отвыкшем от ласк теле. Вместе с поцелуями перехватит ритм ошалевшего сердца и первые стоны сестры. Они стыдливы, неуверены и робки. Они помнят о радионяне поблизости, о других людях в этом спящем доме, которые могут как призраки бродить после полуночи.
[indent] Искусство - очень тонкая материя. Его цель и смысл - затрагивать человеческие сердца. Ее же целью и смыслом было - затронуть его сердце, только его одного. Настоящее знакомство между ними началось с музыки, поэтому выбор подарка был очевиден для Йоки, потому что музыка - не могла лгать, а потому обличила собой все то, что долгое время отрицала сама Лоури. В ней два совершенно разных желания, быть заласканной и самой подарить Цезарю это чувство. Крапчатая стискивает между пальцев его волосы на затылке и пытается тянуть к себе, а другая ладонь давит на широкое мужское плечо. Одно знает точно - хочет его всецело, но не определилась в каком порядке. Желает гореть ярче всего только для того, чтобы осветить его мрачное царство собой, даже если всего один раз.
[indent] - Цезарь, - в певучем голосе сквозь полушепот проскальзывает то томное, сладкое. Когда гласные слегка тянутся, а рычащее окончание сглаживается. Хочется заглянуть в глаза Брандта, в это море. Чем глубже оно, тем больше поглощает света, поэтому увидев мрак самых глубин ей хочется в нем отразиться. Залечь в сердце брата там, где никто ее никогда не найдет, а он сам - не сможет выдрать, как бы не старался. Поскольку оба они достигли дна, когда возжелали друг друга.

[icon]https://forumupload.ru/uploads/001c/1a/2f/23/492166.png[/icon]

[indent]Все в этом кабинете все было безучастно к ней. Йоки позвала Цезаря, но не ждала ответа на свой зов. Возможно душа ее хотела спастись, шепнуть, будто бы он не ведает, что творит, что он увлечен женским телом и его искушением, а не ей самой. Он не поднимет глаз, иначе с них спадет пелена и мужчина признает в ней родную сестру, но нет. Один его взгляд и Лоури накрывает волной неописуемой безнравственности, они оба прекрасно знают на что идут и почему-то от этого не хладит душу, не просыпается совесть, не вспыхивает адским пламенем библия, что определенно есть где-то в этом доме, иначе уже сработала бы сигнализация.
[indent]Когда-то она жила только будущим, все откладывала на завтрашний день, уверяла себя... Успеется. И не успела. Опоздала в своем желании любить без сомнений, забываться в порыве страсти без опасений, позволять себе то, что никогда прежде не позволила бы. Упустила молодость, горячность, когда можно было все списать на гормоны и созревание, на желание получать опыт и раздвигать границы сознания, даже если при этом пришлось бы разок раздвинуть и ноги. Лоури заперлась в своей квартире, привыкла морально оправдывать себя, прятаться за сына и его жизненные перспективы, решив положить себя на алтарь его будущего. А потом встреча в Антейку, скупые разговоры с братом за утренней чашечкой кофе, редкие переписки, он просто всегда был где-то рядом и находил для нее время несмотря на свой плотный график. Они могли пересечься на пороге, когда Брандт уже уходил, но Форд не могла припомнить, чтобы тот хоть раз сказал ей «я опаздываю». Он был готов поставить весь мир на паузу ради пары взаимных слов, приветствия, простого «у тебя все хорошо?» И этого было более чем достаточно, чтобы ее перестали беспокоить старые раны.
[indent]Цезарь завораживал своей свободой и ненавязчивостью, легкостью руки. Йоки сама вышла к нему из дремучего леса своих заблуждений и рамок, оставила там душный корсет из «так надо» и разодрала все его петли в клочья, скинула с плеча тяжелый покров чужих ожиданий. Он был солнцем, ярким и жарким, греющим ее даже после заката и в закрытой комнате. Слепил, но не ослеплял. Не сжигал при приближении состряпанных на скорую руку за последние месяцы крыльев. Брандт не учил летать, но и не собирался лишать ее этой возможности. Своим невесомым касанием к женской спине словно искал те под рубашкой, пытался всколыхнуть первые перья, ощутить на кончиках пальцев этот пух. Он поманил - она пошла, давно уже не маленькая девочка и не будет обвинять. Не в этом.
[indent] Его ухоженная борода скорее щекочет, чем колется. Дыхание слишком дразнит разницей температур, ведь стекло под ней такое холодное, но Лоури ловит себя на секунду на шальной мысли... Интересно, запотеет ли? Под его губами на ее коже расцветают огнем цветы, так скоротечно и быстро увядают, но он продолжает нести ей обещание весны, тепла и скорого лета, поэтому она не успевает расстроиться. Совсем скоро станет невыносимо жарко, душно и чертов стол будет уже в радость. Цезарь вот-вот ускользнет из ее рук, из-под ладоней, алчущих чужих изгибов, из под ее пальцев, что так отчаянно цепляются за его лопатки, пытаясь поддеть те ногтями и не пустить дальше. И все же Йоки рада дать ему ускользнуть, ломать тонкие кисти об упор размаха его плеч, какие над женским станом кажутся шире прежнего. Непривычно видеть Брандта, что склоняется над ней так низко и близко. Не задирать свою голову к его взору, а напротив, перебрать его светлые локоны дланью, создавая мимолетные борозды по пшеничному полю, прося опуститься еще ниже и наградить за исполненный каприз более смелым, мычащим стоном, когда его язык чертит влажную линию по внутренней стороне бедра. Что-то переворачивается в ее душе в этот момент.
[indent] Все в этом кабинете все было безучастно к ней. Прежде. Все кричало о деловой обстановке, пахло серьезными диалогами на всех пятнадцати языках, что знал ее брат. Все в этой комнате было пронизано шуршанием потенциальных купюр, блеском драгоценных камней, нулями на его бесконечном банковском счету к которому теперь Лоури имела доступ. Безучастным перестал быть только хозяин этого места, словно мало ему было простого богохульства, так он решил возложить сестру на алтарь своего достатка, попирая тем самым не только мораль, но и все материальные блага. Как давно перестала быть безразличной она сама? Почему из всего того, что ей мог дать Цезарь Брандт - она предпочла именно его? Мало ли было в мире других мужчин и тоже чьих-то братьев? Много, слишком много, но все они - не он. Не их руки ей хочется ощущать на себе, а именно его. Только его взгляд волновал ее, запах парфюма тревожил душу, а аромат кофе заставлял непроизвольно улыбнуться, даже если тот сделал не Цезарь и его не было рядом. Сейчас бы она сказала, что он всегда «здесь». Не в ее сердце или душе, даже не мыслях. Скорее бы вывернула руки запястьями наружу и закатала рукава в демонстрации сине-зеленых тянущихся вен. Он всегда с ней даже физически, потому что он всегда тут - в ее крови. Где-то в ее плоти, под кожей поселился, где-то в том, что можно было ощутить, а не только говорить напыщенно о чем-то возвышенном.
[indent]И сейчас он тоже здесь. Поэтому когда Брандт возвращается в круг ее объятий, то ему будет уже не выбраться. Он огибает ладонью ее грудь, она обтекающим движением накрывает его тыльную сторону своей дланью, давит пальцами на чужие фаланги. Уже не дождаться, когда его губы найдут блуждая наконец ее, потому Лоури поворачивает голову, слегка опускает и ловит за скулу мимолетным укусом, чуть потянув на себя и задав направление, намек. Поцелуй за поцелуем, с каждым погружением в чужие уста забывая про головокружительный и утонченный вальс, теснее прижимаясь не то в танго, не то в диком племенном танце. Он будит в ней что-то первобытное и низменное, такое простое как: бери, хватай, твое. Может потому ее ладони такие жадные? С нажимом ласкают спину, плечи, бока? Загуливают к верхам бедер, минуя собственные колени на его талии. Уже не страшно отсчитать ему ребра, ведь если он вздрогнет, вспомнит об аварии, то скорее Йоки уже сочтет это за комплимент. Ей до того хочется остаться в памяти, что она будет не против сделать что-то такое, чтобы буквально врезаться в него морально, оставив за собой неизгладимое впечатление. Он уже позволяет ей это делать, самостоятельно встав посреди дороги, когда не заметил кричащего предупреждения о их кровном родстве, а если быть точнее - проигнорировал. Может после она будет винить себя за эти ужасные мысли и невменяемую жадность, но не сейчас.
[indent]Не сейчас, когда он здесь. Иррационально взаимный, искушающе светлый для своей темной души, слишком горячий для того, кто обладает такой хладнокровностью и стойкостью разума. Гений, потерявший рассудок над своей сестрой, которая сумела задеть нужные струны в его душе, а она опустилась на дно в чистоте его манящих глаз еще раньше. Как сирена зазывающая в этот миг чарующим голосом, его звуками, в свои судьбоносные объятия. Призывающая разбиться о свои бедра как о скалы, подталкивая к себе волнами чистой необузданной страсти. Ласкающая грудь, торс, цепляющаяся пальцами на кромку брюк у низа живота, слепо находящая шлевки и тянущая за них на себя. Крапчатая возбуждена, ее тело и разум болезненно пылали по нему, а чертов стол не стал раздражать меньше. От его холода по спине уже выступала испарина, кожа скрипнула, не нужна даже кровать. Иди ко мне, - произносят только губы, очерчивающие линию бороды поцелуями, кончиком носа улавливая чужой пульс, словно собака учуявшая волнение и собирающаяся взять след. Не хочу больше ждать, - честно признаются ее бедра, буквально вдавливаемые в мужской таз. Она напрягает мышцы попеременно, кружа вокруг и откровенно скользя вдоль все еще скрытой под тканью белья эрекции. Увещевания Йоки недолгие, нетерпеливые, выдают ее дрожью в коленях, прежде чем женщина даст ему немного свободы, но это не избавит ее от намерения продолжать хвататься за его стан. Носком ноги неуклюже поддеть нижнее белье над боком ягодицы, приподнять и потянуть его вниз, пытаясь зажать изделие между большим и указательным пальцем. Только не смотри на меня завтра, как сейчас. Не смотри на меня завтра и так, как обычно. Лучше заставь меня саму себя стыдиться, с этим я справлюсь лучше, чем с твоим безразличием...

[icon]https://forumupload.ru/uploads/001c/1a/2f/23/492166.png[/icon]

Отредактировано Yoki Lowry (2024-04-02 22:05:39)

[indent]Если каждому человеку воздается по заслугам, то она ему в награду или очередное испытание? Протянувшая руку в желании спасти и ее же лаской ввергающая в иную бездну. Она готова поклясться, что буквально чувствует как дрожат ее зрачки. То расширяются от новой порции наслаждения как наркотика, то сужаются как у хищника фокусирующегося на своей добыче. Именно по этой причине она так часто скрывает наваждение за веками, оставляя это безумие где-то глубоко в своей душе, если там еще хоть что-то осталось и если это вообще еще можно каким-то образом спрятать. Ей нужно больше, сильнее, острее. Если ее тело - это место преступления, то на нем должно остаться множество неопровержимых улик. Больше следов, больше меток. Напрочь сорванный голос. Синяки как отпечатки рук, его аромат на ее коже как витающий в воздухе порох после выстрела. То, что на утро не позволит сказать «ничего не было». Будет преследовать бессонными ночами по нему, холодной постелью по чужому теплу, искушением повторного проступка. Она когда-то вошла в его дом, чувствуя как попадает в ловушку, где ее манила лунная соната, а сам механизм запоздало захлопнулся только сейчас, когда он расстилает ладони по ее телу и овладевает им всецело.
[indent] Его желание выточено в великолепии анатомических форм и ее тело их принимает. Цезарь не спешит, словно издевается, а Йоки уже задыхается от одного только проникновения, чувствуя как разряд тока пробежал от копчика вдоль всего позвоночника и ударил в голову. Как перед глазами все заволокло мутной пеленой на доли секунд, которую пришлось сморгнуть, растереть между веками и выстрадать в несдержанном, но преисполненным довольства стоне. Ее стан гибкий, его воле покорный, содрогается. Иная бы начала шептать томные воздыхания, а Лоури жалеет лишь об одном, что Брандт не научил ее крепкой русской брани, которая сейчас так и просится на язык.
[indent] Она никогда бы прежде не подумала, что Цезарь Брандт может так кого-то желать. Что он может быть таким. Прозрачно-откровенным в своих эмоциях и реакциях. Ему больше не спрятаться за строгими костюмами, идеальными стрелками на брюках и безукоризненной укладкой. Как никогда и не помыслила бы, что возжелает брата и его ласк. Он дарил их щедро, без конца тревожа уязвимые точки, не давая Йоки покоя и на долю секунды, словно опасался уже не столько того, что она могла передумать, а снова вцепиться в него. И ей этого хотелось. Обнажить маникюр как когти, расписаться в своей страсти на память на его спине, бедрах, предплечьях. Оставить пикантный росчерк под наклоном тазовой кости, чтобы полосы выглядывали из-под кромки его нижнего белья и ремня брюк еще пару дней. И все это ради того, чтобы это он утром не сделал вид, что работа - то еще зло и оно не дремлет, зарылся в свои бумаги, облачился в шкуру костюма как оборотень и взвыл от количества пропущенных звонков. Его не будет мучить совесть, так пусть хотя бы станет донимать дискомфорт поврежденной кожи.
[indent]Грудь вздымается неровно, то и дело вздрагивая и терпя неудачи в попытке вобрать в легкие побольше воздуха. Ее пальцы нащупывают край стола, рука вытягивается вдоль стекла и тела, позволяя приподнять таз выше. Ей хочется пробовать его не меньше, чем ему ее. Оттого ее бедра так плавно подстраиваются всякий раз, принимая в свои чувственные объятия, постоянно лишь едва меняя положение, алча ощутить его под всеми углами, даже малейшими.
[indent] - Цезарь, - имя отскакивает от ребристого неба, быстро сменяя мурчащее окончание на что-то более рокочущее, хоть и тихое. Йоки дразнит его напоминанием того, что прекрасно осознает кто он и находится при этом в твердой памяти, хоть и при помутившемся страстью рассудке. Где-то на задворках не такой уж далекой реальности без конца елозит по полу мобильный телефон Брандта, совсем как она по его столу. Тоже хочет внимания, но не получает. Только ее колени ревниво льнут к его бокам в попытке конкурировать с возможным намерением мужчины отвлечься, словно у него была такая возможность.
[indent] Ее любознательность и тяга к изучению - нездоровый порок. Женские руки прежде исследовали его тело, выводили направление мышц, словно проверяли натяжение струн на гитаре. Уже ведала в каких оттенках может звучать этот баритон, но этого было недостаточно. Йоки больше не зовет Цезаря и не ждет его разрешения, просто тянет за волосы назад, стирает нахальный жест лаской пальцев по затылку и манит его к своим губам, но не целует. Ускользает кончиком носа по скуле, драконя дракона дыханием горячим, уходящим к уху, языком повторяя раковины резной изгиб и вкладывая в отголосок чужого разума свой судорожный выдох. Она напрягает одну ногу сильнее, плотнее держась икрой за дугу талии, а коленом второй подперев сбоку мужскую грудь. Ни вперед не податься, ни назад, если не прикладывать к этому силы. Всего пара мгновений, крадучись пробираясь ладонью между тел, веером раскрыв широко пальцы и ногтями будоража кожу, еще не посягая на ее целостность. Погладить такого как он по лобку, словно потеребить дикого зверя за холку, но все же женщина позволяет себе это, как и последующую не меньшую дерзость. Один за другом смыкая персты на основании члена, заковывая не в один, а в несколько ошейников, затягивая их ненавязчиво все туже, пока чужой пульс не станет дразнить ладонь. Сестра вглядывается в очи брата, в которых сейчас тонет свет тусклой лампы. Всматривается в них ища отражение эмоций, желая их разглядеть, пока сама жаждет прочувствовать его таким, каким он только что был внутри нее. Подушечкой большого пальца выводит изгибы вен, форму головки, мягко задевает уздечку. Ей интересно изменится ли что-то в нем, поддастся ли он ее власти и вкусит ли приторного искушения той? Вспыхнет ли новое чувство, станет ли глубже колодец зрачка? Даже когда нажмет носком стопы на бедро, маня к себе ближе? Когда заставит мягко упереться в свой клитор и вжаться в него уретрой, сочетая несочетаемое?
[indent] Над головой Йоки Лоури никогда не было нимба, а если бы и был, то ее извращенная натура пожелала бы сделать из него удавку. В ее сознание пытались вбить правила, но не получилось. Она могла сдержаться, но не стала. Могла отказать, но не захотела. В награду она Цезарю Брандту или в наказание - ему решать. Пусть раздумывает об этом на досуге, потому что сейчас едва ли у него получится. Крапчатая спускает его с поводка, больше не останавливает ногами, более того, подтягивает ладонь к своему лицу и собирает языком пробу с тонких пальцев. Огибает те жадно с каждого бока, зубами сжимает изгиб, припадая плотнее губами. Все алхимические компоненты собраны. Цезарь Брандт был сперва как серебро - холодным снаружи, но с горячим сердцем внутри, затем стал золотом, сменив состояния местами, стал пылать плотью и пытался сдержать лед разума. Не хватало только соли, того, что делало человека человеком и могло излечить не только душу, но и тело. Того, что было открыто позднее, ровно как и ей сейчас, слизывающей смазку, заставляя рецепторы работать активнее и усиливать вязкость слюны. Он - ее брат, персональный философский камень способный исполнить все желания и решить любые проблемы, только в руках знающего человека дарующий и раскрывающий свои тайные возможности.
[indent] Он - ответ на все.

[icon]https://forumupload.ru/uploads/001c/1a/2f/23/492166.png[/icon]

[indent]Ее смех теперь звучал среди его строгих утренних новостей, а шаги оставались все такими же тихими. Скрывающаяся прежде, теперь она подкрадывалась в надежде застать его врасплох, но в итоге в какой-то момент замерла сама, как и ее ошеломленное сердце. Она подарила ему «мир», но чей? Свой? Тот, что произошел немногим ранее, стянув в единую точку все атомы ее чувств и разразившись великим взрывом? Ему и только ему Йоки была не против подарить, отдать всю себя до последней крупицы и без остатка, вложить так легко и незатейливо в эти руки. Руки биржевого брокера, который мог превратить ее тело в двоичный код из нулей и единиц на своем банковском счету. Отдала душу тому, кто не понаслышке ценил именно ее, самому Дьяволу.
[indent]Грааль был простым и невзрачным кубком среди бесчисленных сокровищ. Артефакт Страсти, он мог даровать многое, однако только истинному, но его так никто и не нашел среди блеска и звонка монет, переливов драгоценных камней и жадности. Цезарь Брандт был простым человеком, пусть его и сложно было назвать неприглядным, но его возможности и богатства ослепляли. Он маскировался у всех на виду, но она нашла его и припала к этим губам как к чаше, как к самому сосуду жизни. Тот мог напоить, насытить, даровать вечную молодость и даже отпущение грехов, но даже этих благ ей было не нужно. Лоури не стремилась использовать его, это истинное орудие Страсти, только обладать им, самой его сутью, знать подлинную ценность, но намеренно не раскрыть это остальному миру. Он мог забрать у нее все, если бы не посчитал достойной, но вместо этого давал испить своих касаний, но не насытиться ими, вынуждал продолжать испытывать жажду и трепет.
[indent]Он терпелив, он не ждет покорности от той, что слишком долго прозябала в клетке из нравственности. В океане глаз напротив размеренно плескалось наслаждение ее крыльями, тем, как сестра расправляет их, позволяя себе то, что вряд ли он спустил бы остальным с рук. Он жаждет попробовать то, что только что вкушала она и тонкие пальцы скользят по его влажному, гибкому языку. Йоки ласкает, зажимает между фаланг и хочет, чтобы тот извивался сильнее, когда вслед за этим желанием ответ приходит на ином уровне. В этот раз резче, похищая из груди стон и рождая в ее белой голове не самые светлые мысли. Змея, что укусила себя за собственный хвост, Уроборос, запускающий петлю неизменных цикличных событий. Закончена игра в брата и сестру, вслед на ней придет что-то новое; он будет созидать и разрушать ее, как и она ответит во всем этом взаимностью; она будет погибать в его руках в страсти и каждый раз перерождаться; она снова укусит, а он пожертвует свой хвост.
[indent]Йоки сдается под этими губами заставляющими таять. Не слабая, но в его руках хочет найти себя таковой. Цезарь никогда не обесценивал, чтобы бояться перед ним быть уязвимой. Напротив, чем больше она подставится, тем сильнее он ее собой заслонит. Эти руки держат ее, а она словно вся на его ладонях. Свобода показанная им заставляет сердце Лоури биться так часто и гулко, что отскакивает от стекла и бьет обратно в грудь. Они оба пересекли в какой-то момент линию старта, хотя вряд ли знали где конкретно та находилась, но когда-нибудь крапчатая определенно захочет это выяснить. Выяснить, что же теперь и как будет, как ей смотреть на брата? Как к нему относится? Как спрятать то волнение в зелени глаз, что будет теперь чаще обращено к нему? Какой приговор произнесут те уста, что сейчас ласкают? Что решит тот, кто всегда хладнокровен?
[indent] Женщина стремительно ищет опоры, но поскальзывается ладонью на оставленном документе и опадает на локоть. Ей нужно снова зацепиться пальцами за край, утонуть в глазах и поцелуях, вместо молитв шептать только одно имя, которое пришло в ее затуманенный разум озарением. Срываться в крик, на полуслове, подойти к самому краю и упасть. Она сжимает пальцами его руку на своем бедре, умоляя стиснуть то сильнее, чтобы она больше не смогла выбраться или когда-либо попытаться сбежать. Больше не прячутся когти, рисуя хищный узор полос на теле мужчины. Ему нужен этот камуфляж, но только в стремлении скрыть его от интереса других женщин. Йоки не ревнива, но распробовав захочет еще и это случится совсем скоро, еще до того как успеют исчезнуть отметины, еще до первых лучей нового дня она поймет - мало. Мало, недостаточно, еще. В ее крови от него есть что-то хищное, неуемное, временами свирепое.
[indent] Она бесстыдно давит пяткой на это широкое плечо, когда он одарил ее укусом как цепью на щиколотке, срывая с ее разума остатки осознанности. Он смотрит так, словно ему был знаком стыд, но и его он тоже распял на этом столе. Нежит по поверхности, будто не отбивает внутри. Под лопатками твердь, но все кружится. Сердце сильное, но вот-вот остановится. Ей хочется пика, но не достигнув вершины. Остановиться, но продолжать путь. Пальцы обеих рук сжимают край стола так сильно, что могут даже на ровном месте порезаться. Стан изгибается под ним так, будто вот-вот сломается. Ее бедра бьются о него и содрогаются, а губы застыли раскрытыми в одном непрерывном стоне.
[indent] От экстаза темнеет в глазах, потому что он от Дьявола. Оно проносится девятым валом по всему телу и ударяет в голову, прибивая затылок к стеклу. Это то, от чего подергиваются пальцы, покалывает в подушечках и инстинктивно подает сигналы сжаться, словно готовясь к повторному удару, но сил уже нет. Только немая мольба истерзанными губами по чьему-то проклятому имени.

[icon]https://forumupload.ru/uploads/001c/1a/2f/23/492166.png[/icon]