"Украду твое имя, не оставлю надежды,
Ходи на лапах не зная одежды.
Пусть голод точит острее в твоей пасти клыки,
Мечтай же о куске мертвой кости,
Так же страстно, как я о тепле твоей хладной руки..."

[indent] Ночь - блудливая странница. Оббивает каждый порог, стучит во всякую дверь, любого готова принять в свои мрачные объятия. Под подолом ее лунной юбки оказывается всякий запоздалый странник, около - вьется любящий зверь. И только человек, что придумал Бога себе по образу и подобию, создал страх и стыд, прячется в четырех стенах от нее и жмется кто к пламени свечи, кто к лампе, кто ложится поближе к печи. Им любо тепло, ясный свет, хоть тот так лихо отбрасывает сильнее их тень. Днем все они - робкие и богобоязненные люди, а ночь их совращает, толкает в объятия друг друга и свои, опутывает грехом не только супружеские спальни, но и сени, и крыльцо, и даже стог сена в амбаре. Она связывает между собой все живое, ехидно улыбается кривым полумесяцем, знает все сокровенные тайны и потому волки так надрывно воют, как только завидят ее. Зовут и проклинают, что как женщина их дразнит, а к себе приблизиться никак не дает.
[indent] Ведьме пятки лижет ночной холод, словно заигрывает с ней, подергивает легкой щекоткой. Шифра болтает ногами в воздухе, но не прогоняет прочь, лишь лукаво щурится. Сегодня необычная ночь, на ее горизонте горит зарью фальшивый зачаток дня. Там люди несут средь факелов знамя войны, такой же придуманной ими для себя же, дабы оправдать желание посягать на чужую землю. Зверь бы пометил и охранял, боролся и проиграв с позором тут же скуля удалился, но не двуногие. Человеческий род глуп, они считают, что если что-то принадлежит не им, то это должно уничтожить, лишь бы не досталось никому. Они не признают ошибок и ничему не учатся, иначе давно бы бросили свои бесплодные попытки истребить саму жизнь и собственных предков. И ведь бой объявили не иному государству, а самому лесу.
[indent] Дом ее - старый, дом ее - стылый. Стоит на бок припав под сутулой, худой крышей. Забор вокруг - как зубы старухи. Поредел, местами опал, выпали звенья, расшаталась ограда. В нем коврами мох лежит, а вместо штор на окнах кружева паутины. Там удивительно, но не пахнет ничем. Ни человечьим, ни звериным духом не тянет, ни гнилой половицей у порога. Там печь из красной глины, но целехонькая, без трещин, а во рту ее ни пылинки пепла, ни дровишки, ни кусочка угля. Дряхлый одноногий стол, трехпалый табурет. Ни скамьи, ни койки, только стог сена в углу и выглядит так, словно дунь на него и тут же в прах превратится. Никакой утвари домашней, даже вшивой ложки, тарелки, подсвечника. Люстра не болтается под потолком, только опустевшие куколки бабочек, да пара осиных разлетающихся гнезд. Здесь век поди не было никого, но под щель двери ни земли сквозняком не натянуло, ни мышей не завелось.
[indent] Без поступи, по ветру, скользя в полуночном тумане лениво на метле, она опускается на давно позабытый ею порог. И даже тень не рискнула скользнуть вперед, ту опасливо держит подле себя ночь, впитав целиком своим мрачным телом. Чует рыжая, а пахнет то паленой шкурой и горелой плотью, ступней голой вляпалась в чью-то еще свежую кровь. Весна ранняя, а здесь сугробы еще, а потому алые побеги чужих ран подернуты вуалью изморози. И кого же ты, дед, ко мне посмел пустить, а? Растерял былую хватку? Ей что-то шепчут старые заклятия, вьются между пальцев как щенки в ногах, мешаются, лезут наперебой и без конца тянут каждый на себя. Ежели кто и пришел, то - не человек. Сестра ли? А веет дичью. Клыки ее острые в улыбке широкой обнажаются, вторя лунному оскалу и собственным мыслям, будто ведьма может быть рада кому-то из ковена.
[indent] Дверь скулит ржавыми петлями, все половицы стонут под легкой поступью хозяйки. И если зверь может видеть в темноте, то ей не нужны даже глаза, чтобы узреть его. Он где-то там, в углу, за печью, подстреленный, да не простой пулей, а той, что люди обзывают заколдованной. Она из грязного серебра и насечки на ней рунами, все ради охоты на оборотней и другую регенерирующую нечисть, так если не сдохнут, то и восстановиться не смогут. Таких сородичи аль другая лесная дрянь сама загрызет. Если этот живот войти внутрь смог, значит он помечен древней магией, иначе никак. Иначе даже самого дома не заметил бы, либо обошел тот за три версты. Всякая тварь живая и долголетняя хоть раз в жизни, да видела человеческое логово и самого человека, а потому обходила стороной. Передавала эти знания своему потомству с молоком и кровью, утробным рыком при виде знакомых следов. Такое есть и у людей, у каждого из них. Когда ни с того, ни с сего посреди глубокого сна неожиданно падаешь в бездну, от того и просыпаешься в ночи от испуга. Это опыт выживших предков, что когда-то спали на деревьях, срывались с них в дремоте, но только выжившие смогли отложить это где-то в подкорке души и мозга, на уровне плоти. Но теперь они гордо заявляют, что их породил не зверь, а Бог, словно средь иных существ нет живородящих. И всякая тварь повиновалась этим инстинктам, ведь что может быть ужасней, чем изба в древнем лесу? Где только чудовища, призраки и ужас во плоти?
«Кто страшнее всех на свете?
Ступает в лунном полусвете?
Чья улыбка сеет мор?
Внушает панику, раздор?»
Про ведьму крикнет детский хор...
[indent] - Ты пришел в мой дом за помощью? Аль за защитой? - Ей нет нужды поднимать голос, глаза блестят во мраке как стеклянные звезды, а из-под капюшона выпадает алая прядь, целуя конопатую щеку. Она опускается плавно на корточки, поскольку разница в уровне глаз может спровоцировать непрошенного гостя. Тот не причинит ей вреда, но не из-за раны или страха, а потому что он уже в ловушке, вошел в чужое логово и раз она ведет беседы с ним, то и вряд ли этот зверь способен угрожать рыжей. Он крупнее обычных волков, из-за него в избе пахнет как на скотобойне, аромат крови травит душу. Этот живот, видимо, пытался выгрызать пулю, да не смог. Может поворот головы мешает, быть может та вошла уже слишком глубоко.
[indent] - Живот не приходит ко мне в гости, а ты без добычи, да еще и дух испустить здесь решил, серая тварь? - Ведьма головой крутит почти как птица. То так посмотрит на него, то эдак, но со всех ракурсов - зверь и зверь. Ни рогов, ни второго хвоста, ни дьявольской метки.
[indent] - И ведь не сдох же еще, шерсти клок, - диво дивное. Дико пришло ко мне, а не к стае, зализали бы его там, а потом и загрызли. Не это ль судьба твоя? Не переярок ведь, не старик, матерый. Кто приходит к женщине в дом в столь поздний час, как не любовник? От нее веет травами, стылой землей и сладкой пряностью. Спокойствием слога и недоумением в голосе. Внешне не опасная, но вызывающая метания у всякой души. Единственная ведьма в этом древнем лесу.

[nick]Ведьма[/nick][icon]https://forumupload.ru/uploads/001c/1a/2f/23/51553.png[/icon][sign]Будь со мной рядом, не подведи, -
Капля яда не повредит.[/sign][info]<div class="lz"><n><a href=>Шифра Калле, unk</a></n> А я иду, а я иду, - и злая кровь во мне играет. </div>[/info][status]будь со мной[/status]

Отредактировано Yoki Lowry (2024-03-31 13:41:21)

[indent] Он злой, неприступный, мечется между болью, страхом и смертью. Не цеплялся бы так отчаянно за жизнь, то поди бросился уже бы на ведьму и попытался загрызть. Раз суждено ему уйти, так хоть не в одиночестве. Она потому сидит, не подходит, ждет условного знака или расширения зрачка. Можно пойти легким путем, найти под половицей снадобье для понимания звериного языка, можно наколдовать что-то сродни чтению мысли, но в ее глазах подыхающая и беснующаяся тварь не стоит подобных усилий. Он дикая тварь из древнего леса, подойди ближе - укусит, протяни руку - отгрызет, вылечи - попытается убить. Улизнет с ее порога без благодарности, еще и голову ее как трофей прихватив. Единственная причина по какой он все еще жив, так это ее любопытство.
[indent] - Живот, а, живот, у тебя глаза не звериные, - ведьма рассуждает вслух, перебирает пальцами по острым коленкам под своей мантией. Она вслушивается в его скулеж, но вместе с тем будто и не слышит вовсе. Где-то в себе и одновременно везде. Глаза как у мертвой рыбы не двигаются, даже слегка помутнели, что ли, смотрит и не моргает, не сводит взора. Если зверь вытянется по полу, то будет с нее ростом, а может даже и поболе. И подступиться к нему, пребывающему в агонии и муках, будет непросто. Его терзания и боль питают ее, насыщают, услаждают жестокий дух, а потому стоит ли оно того? Клыки матерого красиво украсят ее бедро, словно подвязка ногу невесты. Добытые еще у живого - имеющие еще более высокую ценность, нежели у мертвого. Его внутренности можно будет пустить в готовку, ритуалы, из шкуры сделать ковер аль одеяло, может даже манто, а глаза... Глаза покрыть смолой, отлить латунью и повязать на черенок метлы как украшение для всяческого сглазу. Пусть все кто посмотрит на нее - получат семь пятниц неудач.
[indent] - Живот, а живот, - опять повторяется, - не смей трогать меня, чего бы я не сделала, иначе твоя агония будет вечной, - ее жизнь длинна, а все развлечения - коротки. Этот зверь доставил ей неудобства, выставил ее негостеприимной хозяйкой и пусть в этом была правда, но женское в ней было уязвлено. Он вынуждает ее внимать к своим просьбам, а она согласна протянуть руку, лишь бы потом отодрать этому волку ухо и лично выставить вон.
[indent]Ведьма все еще сидит на месте, когда в пустом рту печи откуда-то из недр вырывается пламя. Вываливаются с нёба дрова, трещит на них недовольный, но одомашненный огонь. Он озаряет ветхое нутро маленькой изгибы, танцует яркими языками в безжизненных глазах рыжей ведьмы. Встать бы, да не поймет он, опять метаться будет. Потому вытягивает тонкие руки пред собой, опирается на них, будто никогда на ногах ходить не была учена, только ползти на четвереньках. Мантия цепляется за сучковатую ступень порога, хлипкий узел у шеи натягивается и мог бы задушить рыжую, да сам по себе развязался. Черная ткань стекает по острым плечам, облизывает спину и бедра, икры и пятки, безвольно оставаясь позади. Такие, как она, любовницы Дьявола, не носят одежды, не признают ее. Им нравится нагота тела и взгляды прикованные к себе, соблазнение, падение во грех. Шифра же рождена в лесу как зверь, носит свою шкуру так же гордо, как всякий живот, но все же человек.
[indent] Там где он лежит, там вокруг клочья шерсти, паленый мерзкий запах, половицы пропитанные кровью. Дому - это на пользу. Дом - он старый, сутулый, но такой же живой и почти хищник, это напитает его, утолит жажду, напомнит как жить. Потому он уже сейчас скрипит своими ребрами-бревнами, щели в стенах закрываются, прорехи в крыше затягиваются. Изба почти покачнулась как лист кувшинки на воде, вставая на свое прежнее место. А рыжая вся крапчатая, словно новорожденный олененок, только ладони и колени уже алые из-за звериной крови. Девушка замирает подле него все так же на корточках, всматривается в рану, а сама мажет чужой жизнью по своей груди и губам, слизывает ту с ребер своих пальцев украдкой и вдыхает полную грудь животных метаний.
[indent] - Ты бы сдох в эту ночь, живот, сдох бы, - Шифра моргает наконец, вглядывается теперь в отражение серой души в глазах непрошенного. Будь что будет, решает она и от этого улыбка широкая-широкая, красная-красная, словно блудница какая уста свои накрасила порочные в намерении завлекать мужчин безвольных. Ее рука тянется к морде волчьей исподтишка, не боится ничего, напротив, сама себе ладонь раздирает о его точеный клык и пускает кровь свою. По его языку и пасти размазывая, словно нелепого и непослушного ребенка пытаясь платком утереть, но пачкая.
[indent] - Вы квиты, живот. Моя кровь - твоя кровь, - ведьма сделает ему больно, он ей тоже уже сделал, пусть и на ее условиях. Разодранную длань ему показывает к глазам близко-близко, словно то контракт какой рукописный и заверенный печатями, а не простая рана на конечности. Переступает мелкими шагами еще ближе, прикладывая палец к своим устам, прижимая пасть его к полу коленом. Все твари боязливые, нельзя, чтобы он укусил или взметнулся, потому должен лежать, а утешать бесполезно. Шифра не умеет баюкать, успокаивать и заверять о хорошем, она с ним как с собакой обращается, но вряд ли успеет показать недовольство он, когда девичья рука уже вцепилась в холку когтями, а вторая ныряет в карман раны. Все нутро его трепещет и бьется, ласкает пульс чужой жизни ее холодные пальцы, что отодвигают ловко в сторону кишки и углубляются дальше. Эта дрянь из серебра и выродка людской магии засела плотно, ушла дальше, чем могла бы. Волк этот прошел не малый путь и потерял не мало крови, вот и результат, сам своими органами и затолкал занозу, а ей теперь доставать. Еще, зараза такая, скользкая вся, круглая, сложно ухватиться, но все же девица вытаскивает ее наружу. Крутит пальцами, рассматривает, даже пробует на язык и закидывает за щеку. Лучше не знать зверю какова на вкус это человеческое рунное рукоделие, почти как плод инцеста. Сладок в процессе зачатия, на выходе - уродлив, отвратителен.

[nick]Ведьма[/nick][status]будь со мной[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/001c/1a/2f/23/51553.png[/icon][sign]Будь со мной рядом, не подведи, -
Капля яда не повредит.[/sign][info]<div class="lz"><n><a href=>Шифра Калле, unk</a></n> А я иду, а я иду, - и злая кровь во мне играет. </div>[/info]

[indent] Она катает по языку шарик из серебра и погани, словно ребенок леденец пихает за щеки, рассасывает. Вот и она чужую магию снимает слой за слоем, тает та как сахар, да привкус у нее как у гнили и копоти. Волк к ее порогу принес семя войны, в него стреляли не простые пограничные охотники, а значит в эту ночь лес снова проснется и весна будет ранняя. Ее разбудит порох, реки горячей крови, что напитают холодную землю. Сон-трава появится уже через несколько дней и бутоны той будут особенно яркими, дивными. Между тем неблагодарный серый встает, уходит в другой угол, будто ему позволено здесь оставаться. Словно отойдя от ведьмы на два шага он что-то изменит или найдет покой, да не в могиле собственной. Но сейчас ей до него дела нет, ведь они точно оба это чувствуют - что-то приближается. Инстинкты заставят колени подогнуться, а все жилы внутри задрожать. То ночь пинает все ужасы чащи, тащит за усы и шкирки всех тварей недобрых из своих нор, да пещер. Дразнит их подолом своим, от какого тянет человечьим духом и псами домашними, но натасканными. Пинает она своих зверей цепных, да оголодавших, исхудавших после суровой зимы, натравливает на чужеземцев. Будет бойня.
[indent] Шифра не смотрит больше на волка, выплевывает пулю в пламя печи и то разгорается на мгновение. Дом скрипит, тянет свои бока, сжимает бревна крепче, замирает, словно затаив дыхание. Ставни сами по себе со скрипом захлопываются, а над головой больше нету ночных прогалин неба, все старые раны изба затянула. По периметру только забор все так же валяется, не нужен он никому, да снесут и растопчут в эту лунную ночь. Волк этот пускай остается в ее доме, он отдал жизнь тела своего ему, а ей - свои страдания. Кровь кипит у рыжей как у молодухи при виде гарного хлопца, может зверь этот и правда в любовники к ней набивается? Тогда чего не к ложу ее сенному лег, а в другой стороне? Силы покинули из-за раны? Аль мохнатый приличия у людей подхватил вместо блох? Смешно ей, хохотать охота, кружиться и в ладоши хлопать, да губы словно слиплись меж собой от сладости гниения во рту после этой людской магии. Дрянь, да и только.
[indent] Она ладонью разодранной мажет по красной глине, вырисовывает там знаки какие-то, только ей одной знакомые и Дьяволом поди нашептываемые. Печь стирает их, будто слизывая, с шипением, впитывает в себя хозяйскую волю и теплом раздается во все стороны, даже половицы прогнившие изнутри согревая. А мох себе возьми и зацвети вместо того, чтобы высохнуть и рассыпаться. То что было трухой - стягивается, сращивается, уплотняется. В голове ее мысли роятся как встревоженные осы, жалят все, отдаются укусы те в кончики пальцев, заставляя их вздрагивать и ломаться в непроизвольных движениях. Не привыкла ведьма гостей принимать, не по нраву ей это и не по сердцу, но выгонит зверя - его лес сожрет и корнями перетрет в труху, а он сполна девице еще не отплатил. Ходит по избе короткими перебежками, едва слышно шаги ее, срывает что-то с сухих веников на стене, перетирает между ладонями, кусок угля из огня забирает еще горячего. Не люб ей серый проходимец, злит ее, нервирует, но снова садится она у бока его, сдувая рыжую прядь прочь от носа. Чем быстрее поправится, тем быстрее выставит наглеца прочь. Изломать или покалечить девица всегда его успеет, это даже порадует ее, поэтому искоса смотрит на звериную морду и клыкасто ухмыляется. За края драные заворачивает ему кончиками пальцев смесь трав, да прочей ведьмовской ереси, сдобренную их кровью, а потому нутро волчье сие не отторгнет, примет как свое. Нос утирает свой кистью, стягивает перстами рану в узкую линию, берется за кусок угля в сторону прежде отложенный, что горячий все еще. Иной остыл бы уже, да не этот. Шифра не предупреждает, не ждет понимания и чужой готовности, просто прижигает плоть живую, а затем размалывает тот в сажу, замазывает той живот зверю неприглядный, словно изъян на картине затирает. Посмотрит волк на место больное и покалеченное, а там и следов никаких нет. Боль - есть, ломота - есть, а самого увечья - как и не было. Только эхо его внутри брюха осталось, а снаружи ни шрама, ни ссадины, ни залысины.
[indent] А она сидит, сложилась вся, сжалась, локоны ее пушистые, непослушные. Кажутся гривой львиной, покровом каким, ведь сейчас будто больше нее самой они. А ведьма все смотрит, да не моргает, на то, как вздымаются ребра звериные от дыхания, как опускается и подтягивается живот. Сама себя обнимает, чешет плечо пятнистое, какое локон щекочет, оставляет угольные борозды на белой коже.
[indent] - Кровь - не водица, но только ей дам напиться, - фыркает как лисица, да поднимается, ладонями в колени упираясь. Вся теперь перемазана, но только рука ее все еще подрана в отличии от бока звериного. В доме нет лохани или миски, нет и кружки для нее. Во дворе колодца отродясь не стояло, так что не выбирать им. Все, чем могла - угостила непрошенную тварь, оказав ему милости больше, чем кому-либо. Сама плащ свой с порога поднимает, встряхивает. Первые пару раз - очистить от пыли, а следующие два - в покрывало превратить. В него фигуру свою конопатую кутает, как в мрак ночной, да на стогу трав сухих в углу укладывается. Ей ложе это почти как утроба матери, да так и есть оно. Лес породил ее, сколько помнит себя - всегда здесь была. В этих зарослях, средь деревьев и чудовищ. Избу построила людям подражая, да древнюю магию изучая, слушая. А та уськала ее, что все своими руками делать надобно и часть себя отдавать в обмен на заклятия. Вот она труд свой, пот и кровь проливала во время строительства. Потому дом ее - крепость ведьмовская, да для чужаков - капкан и могила. Не ходит сюда никто, от этого места смертью смердит. Не чует этого только волк этот, кто сам костлявой был помечен, а потому так и интересен девице, какая копошится. Как щенок круги нарезает, как котенок ложе натаптывает, да сворачивается в клубок рыжий-рыжий. Странная она для зверя, с такой, как у нее окраской - долго не живут, слишком броская, оттого и как добыча легкая. Да то скорее приманка в ней, не похожа ведьма на травоядную, опасаться надобно.

[nick]Ведьма[/nick][status]будь со мной[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/001c/1a/2f/23/51553.png[/icon][sign]Будь со мной рядом, не подведи, -
Капля яда не повредит.[/sign][info]<div class="lz"><n><a href=>Шифра Калле, unk</a></n> А я иду, а я иду, - и злая кровь во мне играет. </div>[/info]

[indent] Тело ее не знает перин и тепла никакого, кроме собственного, да огня из печи. В покрывало кутается лишь для того, чтобы солома сухая в волосы не залезла, не зацепилась за них и из сладкого забытья неожиданно средь ночи не выдернула. Травы иссушат остатки людской магии в брюхе волка, перестанет отрава эта терзать его, да боль еще надолго останется. Нельзя никого излечить полностью и ничем не пожертвовать, всякий должен знать каково это - быть раненным, да изувеченным. С этим недомоганием и приходит осознание почему беречь себя надобно, да избегать соблазнов, глупости.
[indent] Этот гость непрошенный опять беспокоит дух в доме ее, снова места себе не знает, да по половицам когтями скребет, цокает. Чует она, как со спины приближается он, но не веет от волка ни злобой, ни дурными намерениями. Опомнился о супружеском долге ли? Или совесть давно как кость обглоданная, только сейчас поперек глотки встала? Неуютно ей, не радостно. Не привычен ей чужого сердца стук близ к собственному, дыхание звериное так явственно ощущаемое. Знает, что всякий стайный живот так и спит, утыкаясь носами друг в друга и согреваясь в общей куче, только ведьма всю жизнь одна жила, да соседствовала со сквозняком. Устала только слишком сильно, вымоталась с дороги дальней и от чувств своих унылых измаялась. Сколько в доме не была в этом, а как вернуться решила, так тут он. Не потяни ее к порогу родному, так и издох бы этот зверь здесь, навеки став духом неукопоенным и сводящим с ума рыжую по ночам. Смешно ей, ведь бок свой драный волк оставил снаружи, что животам не свойственно. Они прячут свои слабости, а он словно всему миру выставил его напоказ и не остерегается, только ее, ведьму опасается. Но дела нет ей до понимания повадок чьих-то неправильных, только ткань покрывала до затылка своего поднимает, будто от духа гостя непрошенного прячется, да в сон беспокойный проваливается.

[indent] Звук тот точеный, резкий, режущий слух и щемящий сердце. Удары молота тяжелого о наковальню, шипит и щетинится раскаленный металл под плеском воды, да приструнят его в пылу кузнечной печи. Полыхает жаркий огонь, вьется, искры летят. И стоит она, инстинкты в ней воют все, да любопытством задушены, как завороженная наблюдает за ним, головой крутя и принюхиваясь. Сталью как кровью пахнет человек тот, рука тяжела его, но все же ласкова. С другою девицею трепетна, будто работы тяжелой не знает и не ведает. Мозоли на пальцах его только как кочки на болоте, твердые прогалины над мягким принимающим в объятья омутом. И звучит женский голос заливисто, счастливо, раздражает перезвоном своим и улыбкой ехидною, в сторону ведьмы направленную. Что-то пишет дева с соломенной головой для рыжей на мужском широком плече, выводит то ли цифры, то ли буквы какие, а она прочитать не может. То все причуды сна, издевки разума собственного. В грезах забытья ни читать, ни писать не можешь, ни на пальцах считать, потому неведомо Шифре то послание, не расшифровать его и душу травит оно не хуже, чем яд полыни язык.
[indent] Во сне то скулит как щенок, то дергается нервно и морду спрятать пытается. Кручинится, с боку на бок мечется, пока носом теплый мохнатый бок не находит. Зверь ей чем-то родным пахнет и очень знакомым, привычным. Землей, ветрами, снегом талым. Потому и находит покой, пусть и временный, до полудня почти самого в тихой дремоте забываясь. Утром вне избы делать нечего, только нос травить, да нутро свое. Отголоски битвы ночной едва ли улягутся, порох и дым едкий дух разъедать будут, да раздражать. Потому спит себе, тревог не зная и давая тему своему сил набраться после путешествия долгого. Дом не проснется, покуда хозяйка не пробудится, то и он своих век-ставен не раскроет.
[indent]Сон отступает трусливо, стремительно, иначе ведьма может за хвост поймать и наказать за проделки с головой своей. Садится она на траве сухой, только как и неживая вовсе. Грудь почти не вздымается, лохмы все спутаны, в беспокойном сне перемазалась вся сажей с рук, да пятна крови как родимые по всему телу своему наставила. Глядь мутно на ладонь, а рана только безобразной коркой покрылась, стягивает неприятно кожу, сковывает движения. Жаром боли отдает во всю кисть и конечность по самое плечо, но то выбор ее и плата за содеянное. Морщит нос, трет переносицу запястьем спросонок, да на трех лапах с лежанки своей выбирается, через волка переступает, больную руку подгибая и прихрамывая. В печи все еще огонь потрескивает и даже не тлеет, тепло в избе, даже костям старушечьим здесь было бы уютно.
[indent] - Живот, а живот, слышишь? Услугой за услугу отплатить не изволишь? - Говорит рыжая куда-то в сторону двери, словно не за плечами ее он, да все размышляет о чем-то своем, покуда не молвит дальше, - охочий промысел свой же помнишь? - А то может нутро его дикое за ночь к теплу домашнему так прикипело, что не захочет больше носу наружу казать и как ленивая собака, избалованная, у печи будет валяться с утра до ночи, только хозяйским сапогом из угла в угол гоняемая.
[indent] Рыжая не держит его, волен зверь и его дух, перед мордой его дверь сама отворится, когда тот покинуть ее избу захочет. Так же и откроется, если он вознамерится войти. Должно ей проверить как раны его заживают, ведь одно дело хромать и скулить, уютом разбаловаться, а другое - снова на улице оказаться в стылый весенний день, после битвы ночной опасливо по сторонам озираясь. Охота будет тяжелой, все живое нынче попряталось, вдобавок ведьма точно знает, чует - этот волк падали жрать не будет, кровь ему свежая и мясо нужны. А ей в себя прийти надобно, избавиться от привкуса во рту странного после сна этого извечного, что травит душу ее годами и десятилетиями. К озерцу сходить, воды принести, смыть с себя разводы чумазые, да избу проветрить от духа волчьего и крови его. Тело ее помнит еще тепло его ночное, аж тошно становится от такой заботы и учтивости. Сыскался ворот серый манерный в древней чаще, будто сама судьба насмехается.

[nick]Ведьма[/nick][status]будь со мной[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/001c/1a/2f/23/51553.png[/icon][sign]Будь со мной рядом, не подведи, -
Капля яда не повредит.[/sign][info]<div class="lz"><n><a href=>Шифра Калле, unk</a></n> А я иду, а я иду, - и злая кровь во мне играет. </div>[/info]

[indent] Он скрывается за дверью, унося из избы не только дух свой, но тень и сновидений неприятных собственных. Она слышала как он вскочил, почуяла смятение его и недовольство. Грели друг друга они, хотели как лучше, да вышло все косо и криво, оба спали из рук вон плохо, к чужому присутствию не привыкшие. Ведьма не ждет его обратно, не изволил ни прощаться, ни согласно кивнуть на ее слова. Просто ушел, поминай как звали, а рыжей и неизвестно ни имя его, ни прозвища в народе. Смотрит только слепо перед собой в одну точку и качается, качается как старуха какая или полоумная. Чуждо ей это все, неприятно. На руки смотрит свои, а те черные, словно не в угле вымазалась, а во тьме самого этого зверя, когда кисть свою в нутро волчье окунала, да в крови его пачкалась. И пахнет от нее им, что по спине мурашки как насекомые ползают, не сбросить их, хоть она и пытается. Шевелит лопатками, извивается, шлепает себя по бокам ладонями, да проку нет.
[indent] Шифра вскакивает, взрыкивает, впивается ногтями в предплечья свои больно-больно, сдирает с них кожу белую, да крапчатую. Из одной агонии ввергая себя в другую, но более понятную и привычную, через увечья телесные и какие залечить можно в отличии от души, от мыслей своих до конца неосознанных. Потому выгоняет за дверь метлу свои и ведра, пусть со старого озера в чаще воды принесут, лед разобьют, поскольку весна в утро насыпала снега в изобилии, да с пеплом, порохом вперемешку. То отрава для всего живого, только не для человека. Тот мертв душой давно, в фальши и обмане погряз. Сама огнем гривы встряхивает, пальцы в заклинаниях ломает, шепчет под нос себе что-то сумбурное и хаотичное, что простой люд не смог бы. А дом лениво, но покорно половицы близ печи приподнимает, да выковыривает ими большую, да глубокую лохань из погребка наружу. А та катается на боке своем круглом от одной стены к другой, будто ищет своего места и находит то в углу, близ печи. Как раз там, где вчера лежал поперво израненный волк и девица уже не знает, то ли выть ей, то ли смеяться. Сама лезет в подпол зачарованный, выуживает оттуда веники из разных трав, да по стенам развешивает. Утварь какую-то домашнюю на стол складывает, принюхивается к соли, к специям, к меду и вину, что оставлены тут давным-давно, а одной каплей настойки можно поди и богатыря с ног свалить такой крепостью, если оно не на поганках каких сделано, а то и ядом. Но как не крути, а изба изнутри мало чем преображается, только деталей и мелочей всяких для глазу стало больше, а уюта и не прибавилось. Тот же мох, те же полуголые стены, да стог сена в углу. Только теперь на траве сухой той лежит покрывало стеганое, плотное, сквозь него не будет ни колоться, ни сквозняк поддувать, а рядом все та же ее накидка.
[indent] Уже у двери стоит пузатая бочка, в какую сливает воду метла из ведер и обратно улетает к озеру, а ведьма черпает ее в котелок и ставит греться на огонь, а потом сливает в лохань, в ванну свою деревянную. Надобно в порядок себя привести, совершить омовение, а затем и думать об ужине, о последствиях войны, может слетать к границе леса и увидеть все воочию, да неохотно ей нынче. Мается в доме своем заботами колдовскими, да не очень, тянется время и вот кто-то в дверь ей скребется, усмехается она. Любовничек ли вернулся? Да с дарами ли? И нос свой на улицу кажет в стужу необычную для начала весны то, а там и правда он, волк этот. Лежит подле туши целого оленя и дышит тяжело, шумно, что на быка становится похож. Пар клубится у морды, инеем шерсть покрывает, от этого словно седина в бороду зверю ударяет. Смешно рыжей, да любо диво такое и ухаживания, что не сбежал серый и выполнил просьбу ее, избавил от лишнего труда, да охоты не такой уж и любимою.
[indent] - Заходи, живот, гостем будешь, да не томи мою вежливость раздумьями долгими, не испытывай доброту на прочность, - девица дверь шире отворяет, да кивает головой в сторону, прося зверя поторопиться, да войти, пока сама тушу рассматривает и в затылке чешет, но оставлять ее тут нельзя, утащат ведь другие твари дикие и беспардонные. Потому сама за рога берется и тянет мало-помалу в дом, а стоит голове добычи оказаться на пороге избы, то та словно помогает ей, силы дает волочить копытное. Сопит ведьма, пыхтит, ногами в половицы упирается, да тянет оленя в приоткрытый подпол, куда сталкивает агнеца загнанного, да умерщвлённого, а следом и доски обратно опускаются, закрывают временно погребок. Там мясо не испортится, а вот кровь вытереть надобно. Этот дом не любит принимать в себя то, что уже мертво и не имеет никакой силы, потому и не впитывает. Из-за этого ворчит Шифра, да принимается с уже мокрой тряпкой по полу ползать, прибираться, да не давать старухе Костлявой к ее порогу даже заглянуть. Она уже собрала все клочки волчьей шерсти немногим ранее, подтерла везде его следы, а он новые принес с собой.
[indent] Для него вместо миски рядом с бочкой два ведра, одно с водой, а второе пустое, что само по себе намекает на нарочно оставленное наполненное. Не собака же он домашняя, да и волка обычного крупнее, пьет всяко много, потому лучше так, да чтобы не сгибать ему шеи слишком сильно и стирать лопатки друг о дружку. А сама отшвыривает тряпку куда подальше за печь, да переступает с ноги на ногу у высокой, да широкой ванны своей деревянной. Над ней пар вьется из-за воды кипяченой, да горячей, но терпимой телу и коже. Да пахнет травами странными, но даже его волчий нюх не режущие, приглушенные словно. Сама морщится, шипит как кошка недовольная, поскольку жар воды проникает внутрь израненной ладони, что не зажила толком, только корочкой покрылась, да и та хрупкая, тонкая. Водит кистями по плечам и рукам своим, смывает с себя сажу, пыль и кровь чужую, только рыжие пятна веснушек все на месте остаются, как проклятие какое. Лицо к воде склоняет, умывается, локон за локоном мочит, да пятерней вместо гребня причесывает, приглаживает, пока искоса внимание на зверя не обращает.
[indent] - Пойдешь купаться ко мне, живот? Поди тяжело лизаться целыми днями, лоск наводить. Смою с тебя дрянь всю людскую, что ты тащил с собой вчера, да остатки крови твоей и чужой, - щурится, припадает пальцами и лицом своим к краю деревянному, смотрит на него так же глазасто, как и лягушка из болота своего выглядывает. Да в этой водице тепло, не холодно, согреть старые кости можно и снять боль в боку ноющем. И зазывает его к себе, хихикает, головой крутит, но клыки не кажет.

[icon]https://forumupload.ru/uploads/001c/1a/2f/23/51553.png[/icon][nick]Ведьма[/nick][status]будь со мной[/status][sign]Будь со мной рядом, не подведи, -
Капля яда не повредит.[/sign][info]<div class="lz"><n><a href=>Шифра Калле, unk</a></n> А я иду, а я иду, - и злая кровь во мне играет. </div>[/info]

[indent] В этот раз она сама пригласила его в гости, а значит будет доброй хозяйкой и не станет обижать зверя, покуда тот соблюдает приличия в ее избе. Не точит когти о дверь, не воет на луну под окном и не таскает съестное со стола, саму ее, ведьму, не кусает и не грызет. А та не может не улыбаться, когда волк все ближе подкрадывается, снимает пробу по травам, да переступает через высокий край лохани, устраивается бок о бок. От его туши огромной уровень воды поднимается, едва не выплескивается. Конопатая в его сторону носом ведет, вслушивается в запахи, что тот принес с собой. И глаза серые как вторым веком заволакивает, только слепой пеленой, перекрывая зрачок, так дурманит ее эхо войны и свежая кровь, что только-только была смыта с хищных клыков. Нет, нельзя ей наружу. Нельзя к границе чащи, где сейчас побоище кровавое снег едва припорошил. Поди пухом стал алым, как семя одуванчика, но слишком плотно сцепился, заледенел. Не пришел еще ветер ночной лютый, не разодрал в клочья покрывало красное, не раскидала его дева игривая своими юбками по всей округе, зазывая на пир запоздалый всех падальщиков, да пробуждая весну.
[indent] Сестры ковена когда-то хватали за руки, толкали в спину с хохотом, зазывали с собой людей дурманить, да прогнать их подальше, прочь с их лесного порога. Не пошла рыжая, уперлась, мотнула непослушной копной волос, а на нее они рукой. С каждым разом возвращались девы все угрюмее, да кого-то среди них не хватало. Злее становились, свирепее, начали все зубы как клыки затачивать. Потеряли покой души, рассудок хладный, а вместе с тем и лицо свое человеческое, превратились в тварей безобразных. Кого-то люди поймали, да убили, хитростью извели; кто-то сердце свое дешево продал не в те руки, изменив мужу своему, Диаволу, за что поплатились. Отверг человек, разбил все грудинное, отторгнула и преисподняя. Ненужные никому мстили, детей похищали и сжирали, болезни и мор насылали на скот, да деревни. Сгинули где-то в небытие. Так и осталась Шифра одна, остальными покинутая. Осуждали ее за связь с людьми, помощь им, да отсутствие злобы на месте пустом. Супругом своим рогатым позабытая, не искавшая ни ласки его, ни внимания.
[indent] Не прощала пятнистая людям только магию их поганую, смердячую. Учуяв ту все внутренности Шифры сжимались, да словно наизнанку выворачивались, агония жгла изнутри и заставляла впасть в ярость слепую, безутешную. Пока ветер ей по щекам пощечин не надает, да в себя не приведет, когда уже все уляжется, не останется ни костей, ни гнева, только дурман замешательства. Вот и сейчас ведьме голову нездорово повело, но вовремя опомнилась, фыркнула, рыкнула, да лицо водой омыла и отчего-то завеселела.
[indent] - Живот, а живот, - начинает ладно, да складно девица, а сама руками в дно упирается и носом буквально в его нос утыкается. В ледяных глазах искры яркие, ребяческие, шутливые, - а оставайся у меня жить? Не как собака при дворе у люда всякого, а как друг мне? Как партнер по охоте? Была бы у тебя стая, так ты бы к ней уже вернулся, а я - не они, я тебя не загрызла в болезни твоей, ты тоже клыки свои к моему горлу во сне не примерял, так оставайся? - Рыжая не собирается неволить или на цепь сажать, надоест зверю - уйдет тот в любое время. Весна начнется, может пару себе в лесу сыщет, взовет к нему природа и тот откликнется на ее клик, а покуда зима кончается, да тепло никак не наступит, то может и побудет гостем ее?
[indent] Не страшится, руками тянется влажными к морде его, да намывать не торопясь начинает. Любовно, ласково, стирая с его шкуры и кожи смрад войны человеческой, тяжкие думы противные, дурное кошмаров послевкусие. Любопытно ведьме касаться твари дикой, обычно всякий живот шарахается ее, щетинится или пускается наутек, но не этот. У зверя глаза человеческие, вдумчивые, разумные. У иного двуногого крапчатая вырвала бы их и раздавила, а в его очи хищные любуются как в зеркало, ловя в них свое огненное отражение. Ведьма она дурная, но справедливая, хоть язык у нее хуже клинка или яда. Места в избе достаточно, куском мяса своим всегда она поделится.

[nick]Ведьма[/nick][status]будь со мной[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/001c/1a/2f/23/51553.png[/icon][sign]Будь со мной рядом, не подведи, -
Капля яда не повредит.[/sign][info]<div class="lz"><n><a href=>Шифра Калле, unk</a></n> А я иду, а я иду, - и злая кровь во мне играет. </div>[/info]

[indent] Сонной травы колоколец еще не проснулся для звона, не раскрылся бутон, не смог поднять тяжелый головы и потому так желанно опускает ту в недобрые, но ласковые девичьи руки. Она приголубит шероховатость лепестка тонкими пальцами, улыбнется, шепнет что-то, да срежет железным полумесяцем под корень. Все живое тянется к ней как завороженное, а она подобно Костлявой в своем черном капюшоне, да только не с косой ходит, а с болином и серпом. В последний путь провожает не зверя и люд, а простую сорную траву, ветки, да цветы. Все в этом мире рождается и умирает, вместе с тем и болеет. Чага на дереве - как язва иль нарыв, предвестник скорой смерти. Чем шире, безобразней, тем меньше срок жизни у зеленого исполина. И ведьма все ходит, срезает дрянь с коры-кожи, дует на голый ствол, на рану свежую, да утяжеляет корзину свою разным добром, что не для всякого и добро вовсе, разве что для ребенка. Для древнего леса ведьма как санитар, как волк, но не по животную душу. Может потому и носит капюшон, что всякая ветка к ее волосам тянется, да не гладит, а только цепляется. Наученная горьким опытом прячется, а сама улыбается, да редкому солнцу в лицо щурится.
[indent] В доме теперь у них у каждого свой угол и быт. Рыжей не интересны зверя дела, в свои его угольный нос она тоже не пускает, будто волку было до нее дело. Редкие беседы с ним водит, а после на долгие дни забывает человеческую речь и стать, все больше верхом на метле, либо на четвереньках и ползком. В дождь нелепо в овечью шаль кружевную кутается, в прогалинах которой веснушки на теле ее как тычинки на цветке покачиваются при ходьбе, с места на место перескакивают, в новые узоры складываются. Спит под покрывалом тяжелым, да стеганным. Беспокойно спит, потому и прибивает буйство кошмаров своих давлением на стан свой. Волка учит в погреб без надобности не скрестись, не спускаться, там все по ее причудливому, да дурному укладу. Там ядовитый мед, бальзамин и щавель, что кошачьими лапками зовется, рядом с самими кошачьими. Там шкуры животных для забавы и клея, кисточек и ритуальных перевоплощений. Мешки с гречневой, да пшеничной мукой аккурат под самой печью, словно витая пылью в воздухе не загорятся, не взорвутся. Там пахнет кровью, специями и цветами. Там слишком душисто для чуткого животного носа, что неровен час и украдет заколдованный погреб обоняние волчье. Там в самом углу под старым одеялом сидит калачиком русая девица. На лицо ни жива, ни мертва, просто спит. Шифра тогда животу и поведала историю давнюю, сказ хмурый, да печальный.
[indent] Жила-была в деревне одной девица-краса, русая коса. Родители от хвори скончались еще в их дитячестве, соседи выкармливали как могли, да потом брат ее старший в поля трудиться пошел, а она скот пасти, да молоко доить. Покуда не пришли люди церковные, не прочитали бумагу королем подписанную, да на войну зовущую всех молодцев-первенцев. Плакала горько, стонала в объятьях кровиночки своей последней умираючи от неминуемого одиночества, а делать то нечего. Не пойдет юноша с войском, так умертвят его тут же и убежать некуда, все поселение в оцеплении. На утро целуются, прощаются, девица ему крестик дает деревянный резной, за ночь сделанный, как оберег от всякого, а сама чувствует недоброе, что некому теперь ее саму сберечь. И тянутся взгляды лапами липкими на сиротку-красавицу, а та быка оседлай и в древний лес припусти. Повезло или нет на ведьму наткнуться ей, за колени ее голые хвататься и все про погреб заколдованный спрашивать.
[indent] - Пусти, просила, брата милого дождаться, да разбуди только как вернется он, не выдержит сердце мое иначе, не выдержит, - повторяла Шифра слова ее и тихо кивала. Сгинул молодец в войне в первых же рядах, потому не осталось от него ничего, что вернуть на родную землю можно было бы. Затоптали коваными сапогами и копытами, перетерли кости и плоть в прах, да пепел. Так и спит с тех пор под половицами дома ведьминого, ни жива, ни мертва, все в ожидании крови родной, да доброй к ней. Но сколько не приносит рыжая ей сока из жил человеческих, не находит никак пару ей, а потому пусть дремлет русая, может когда-то очнется сама, да сердце девичье окажется не хрусталем хрупким, а сталью закаленной.

[indent] Пустырь здесь, где в лето трава по пояс, нынче щекочет побегами щиколотки. Земля, что влагой отдавать должна - сочится все еще  кровью, да гнилью. Отторгает лес все человеческое, сама природа людскому противится, а потому воронье здесь как на пиршестве, да мелкий трусливый зверь прибегает за своим куском. А рыжая подол накидки своей приподнимает как благородная дама, запачкать боится наряд мрачный, но не босые ноги. Здесь все вперемешку, впору химер поднимать, да любоваться диковинным созданием, но не для забав сюда девица пришла. На голове ее венок из сон-травы, из подснежников, дурному в разуме ее пробудиться не дает, да моргает на ветру любопытными глазами-бутонами, смыкая и раскрывая веки-лепестки.
[indent] Уныло реют знамена и флаги человеческие, возвещают победу над глупостью хозяев своих, что обезображенные и умерщвленные валяются под ними, поломанные и истерзанные. Палатки развиваются парусами, не помнит кострище огня уже и аромата пищи. Среди нового побоища здесь отголоски старого. Печи здесь полуразрушенные, временем сожранные, трещинами и плесенью в бока крепкие укушенные. Вдали церковь, что раньше славилась белокаменной, нынче почерневшая, обезглавленная мародерами, брошенная всем святым и не святыми.

[icon]https://forumupload.ru/uploads/001c/1a/2f/23/51553.png[/icon][nick]Ведьма[/nick][status]будь со мной[/status][sign]Будь со мной рядом, не подведи, -
Капля яда не повредит.[/sign][info]<div class="lz"><n><a href=>Шифра Калле, unk</a></n> А я иду, а я иду, - и злая кровь во мне играет. </div>[/info]

[indent] Каждую ночь звезды на небе рассыпались созвездиями как мурашками, будоражили безучастное мрачное полотно бытия над челом всеобщего мракобесия. Когда-то ведьма честно пыталась понять человека, училась повадкам его, говору. Пыталась рыжая готовить не просто на огне, а в посуде, держать в руках приборы. Спать стала не в норе или гнезде, а искала чердак или заброшенную избу, да амбар. Лес то гнал ее прочь как существо на остальных непохожее, то вновь принимал в свои объятия как родное дитя. Ведьма как и зверь не нашла себе ни стаи, ни угла у чьей-то печи. Чудилось ей иногда во снах, что живет конопатая жизнью иной, людской. Все бежит за кем-то далеким, да спотыкается и колени разбивает, а земля лижет ей раны и все теснее к себе прижимает, в конце концов как в тину болотную в недра свои утягивая. И просыпается как он удара ножом под самые мягкие ребра, что руками мужскими с легкостью сдавить можно или корсетом тугим. Стать женская податливая, нежная, да не у этой ведьмы. Взгляд бросает в сторону, а на себе ловит ответный, хищный, сама как после погони дышит, укладывается со скулением нервным после, снова во сне забывается. Человек научил ее только предавать; зверь науськал быть сильной, иначе убьют и сожрут, изгонят; лес же не обещал никогда и ничего, он просто всегда был и потому рыжая когда куда-то вернуться.
[indent] Интересны девице не только побеги молодые, за цветы первые, на побоище она тоже пришла снимать свой урожай. Тут у опарышей целое пиршество, она тех как ягоды какие собирает с куста, переходит по поляне от одного к другому, скидывает в сосуд странный и круглобокий. Он из глины толстой, увесистый такой, что в руках таскать тяжело, а потому то волочит, то с места на место переставляет тот, в широкое горлышко трупоедов скидывая. Посуда поди бездонная, раз никак не наполнится. Они - хорошее средство от ожогов и для очищения ран, правда почти каждый кричит резанной свиньей, когда Шифра так их лечить пытается. Все просят травок каких, наговоров и заклинаний, но нет ничего лучше матушки природы, та уже все давно придумала задолго до них. Ведьма никогда не советовала применять магию там, где она будет лишней, ведь даже дурак понимает что бывает когда в полное ведро воды пытаться долить еще. Именно потому рыжую и ее методы не в каждой деревне принимали, да и не всякий платить хотел тем, чем она просила. Монеты мало интересовали ее, а вот чужой огород, пасека или творение труда ручного - то другое дело, но иногда молвила девица и иное:
[indent] - Отдай мне шестого, кем ты будешь в жизни своей больше всего дорожить, да кто не будет тебе принадлежать, - женщина перед ней стояла черноокая, да густобровая, тучная, но миловидная. Детей она хотела, но иметь не могла, вот и обратилась к той, кто в мрачном лесу живет. Стояла, смотрела долго на пальцы на своей руке. Знала крестьянка - их пять, а шесть это чуть больше, потому и решила - пусть будет так, как Шифра попросила. Если пяти перстов хватает на длани ее, если так Бог ее создал, а он все знает и обо всем ведает, значит остальное все - лишнее. Были у той женщины дети, были среди них даже те, что не любимы и к сердцу никогда не прижаты, и позабыла она о ведьме до тех пор, пока черный волос белым не стал, да редким. Покуда старость не стала пальцы те самые ломать, а на руках у пожилой и горбатой, но все такой же черноокой, не оказался один из внуков. Болен был, страшно мучился, весь изнемог младенец, тогда то рыжая и постучала в их дверь. Все так же молода, как прежде конопата и помнящая слово данное, а потому и руки к ребенку протягивающая. Повалились и старуха, и дочь ее к ведьме в ноги, умоляли, просили помочь, гневались за отказ, а затем снова в слезы срывались. Только боялись кары страшной возможной, а потому и отдали дитя, сыпя в спину проклятиями, угрожая расправой своей за возможное возвращение, карой небесной за деяния ее злые. Не знали те, что злой то та никогда не была. Женщина та когда-то о ребенке просила, но сама пожадничала, на одном не остановилась. Потому истончалась сила магии, а вместе с тем и здоровье возможных потомков. С самым слабым из них Шифра себе силу отданную вернула, да его и всю семью их от страданий долгих спасла. Все они пытались бы за него бороться, лечить. Многих шарлатанов бы встретила эта юная жизнь, искалечили бы душу они новую своими попытками удержать в этом теле то, что не должно было в нем оказаться. Ведьма подарила им траур, какой отплакать можно и отболеть, а ему смерть тихую, безболезненную. Как луковицу цветка в землю зарыла, да ухаживала, пока побеги не дал, не расцвел, а затем вновь не увял. Все в этом мире приходит и уходит, а значит и он снова вернется, а после тихо исчезнет.
[indent] Вот и сегодня не любо ей было на старые печи смотреть, что пережили хозяев своих и их дома сгнившие, как и плоть завоевателей под ее пятами. Перебирали ее пальцы кольчугу плетеную, узоры на латах повторяли, обращали все в прах и слезы железные, что просачивались в землю, отоспавшуюся и голодную. Искала она что-то новое, что-то полезное, но найти смогла только беспокойстве в своем спутнике непонятное. Тянет зубами плащ он ее, треплет тот, а вместе с тем капюшон с головы буйной соскальзывает, ветру локоны огненные подставляет. Он в них путается, словно на пальцы накручивает, тянет в разные стороны. Девица не возносит над ним руки своей, как то делает человек с собакой своей в жесте хозяйском, покровительствующем, а на корточки садится и тянет плащ в сторону свою слегка. Не идет он, то она к нему потянется. На четвереньки встанет, да пальцами в черную шерсть на груди его окунется, вслед за дыханием в горлу поднимаясь, а там к подбородку и клыкам его, наласкивая те кончиками у десен.
[indent] - Тише, - как дитя хищника этого уговаривает, щурит глаза свои серые, в зеркало очей волчьих всматривается, а сама с зубов ткань плаща своего снимает, как с забора какого, - что не по нраву тебе, друг мой мрачный? От чего твоя душа взметнулась, да рухнула так вниз? Покажи мне, расскажи мне, - шепчет вкрадчиво, почти нос к носу с ним находясь. Голову клонит в сторону и вот виском уже скользит вдоль морды его клыкастой, да вострой. Окружает запахом своим сладко-пряным, да от венка цветов успокаивающим буйство как в ее, так и в звериной бедовой голове.

[nick]Ведьма[/nick][status]будь со мной[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/001c/1a/2f/23/51553.png[/icon][sign]Будь со мной рядом, не подведи, -
Капля яда не повредит.[/sign][info]<div class="lz"><n><a href=>Шифра Калле, unk</a></n> А я иду, а я иду, - и злая кровь во мне играет. </div>[/info]

[indent] Не хочет, противиться, упирается. В иной раз расплылась бы в клыкастой улыбке и расхохоталась бы так, что небеса содрогнулись от ее безумия, да рогатый супруг в аду припомнил ее имя, но не сейчас. Не знает что именно так больно ей по сердцу когтями дерет? Отвергнутая ли ласковая рука и милость? Беспокойство ли за того, за кого волноваться душа ее не должна? Аль само непонимание так завязывает все нутро в тугой узел? Он мечется, сбивает ведьму с толка, пытается уволочь за собой ее кувшин, а взгляд ее серый возвращается туда, откуда пришло волнение звериное.
[indent] Звезды во мраке ночном моргают любопытно, всматриваются в юное девичье лицо и без конца вопрошают друг у дружки, когда же она перестала стареть? Кто из них помнит сколько лет назад дети сложили о ней первую песню-страшилку? Ее лицо могло бы быть знакомо столь многим, но инквизиция опасается рисовать его на плакатах о розыске. Боялись люди в рясах искушать ее ликом народ праведный, мужа слабого, да падкого до греховных утех. Как ни пытались, но не могли выкорчевать рыжую из леса своего, да из избы, а потому наведывались в те деревни, какие она посещала. Всем смертной казнью грозились, зачитывали приказ церковный на грамоте алой, вымоченной в крови агнцев. Крестьяне встречали кто плачем, кто куском хлеба, кто камнем брошенным в фигуру ее темную, кто чашей меда отравленного. Все она принимала от людей. И благое, и бесчеловечное, воздавая каждому по заслугам и просьбам. Сердце злое и без ее проклятий сгинет, найдет возмездие его по горячим следам, по обидам, по порокам, по поганым мыслям воздух отравляющим. Говорили про нее многие, что только мор несет та, что пахнет шафраном, несчастья и горе. Называли алчной ее душу, хотя плату требовала конопатая не для себя, а для магии, для мира, для эфира. Самой девице ничего от них не надобно было, ни слова доброго, ни даже капли вина. Не любили женщины рыжую, за облик ее распутный, неприкрытый, за палец неокольцованный, за молодость и слабость мужчин своих перед ней, хотя та их к себе не манила. Может потому и мил ей был зверь дикий? Не исходил тот слюной по формам ее женским, не обманывался тем, чего на деле не было.
[indent] В этом месте тоже когда-то было поселение. Небольшая деревенька со своим прошлым и уже без будущего, стертая войной, поглощенная временем и землей. Отсюда и пленница погреба ее, и многодетная черноокая мать, но все беспокоит ее образ мужской, да вспомнить какой не может. Он тенью бесформенной в мыслях ее тянется, ничем присутствия своего не выдает, но и покоя тоже не сулит. Печи стоят как колонны храма разбитого, колодцы с водой застоенной, болотной, как сгнившие зубы тянущиеся к недрам. Их бы вырвать давно, ведь сами по себе никак не вывалятся. Поступью лысой идет одним Дьяволом ведомая, дабы застыть у печи луной тускло освещаемой. И слышится ей молота удар тяжелый о наковальню. Звонкий, резкий, от которого все волосы дыбом и даже пятна на коже вот-вот разбегутся в разные стороны, складываясь в новые созвездия. В оттеске глаз ее огонь полыхает, но на деле нет его, тот иллюзией слепит, искрами отгоняет на шаг прочь.
[indent] Не страшило ничего ведьму в мире этом, руку сама в пасть зверю закладывала, с Дьяволом ложе делила, в глаза самой Костлявой заглядывала. Но сейчас ноги тяжелые несут ее прочь, путается она в них, спотыкается, наступает на собственную накидку и слезы буйным градом летят с щек, застилают глаза. Пусть остается кувшин ее здесь вместе с остальным скарбом, пусть отцепиться от нее наваждение это. Друг ее мрачный догонит девицу, ведь у него в отличии от нее целых четыре лапы для бега, а не две. И цветы на ходу выдрать из волос пытается, да вместе с ними в стороны летят, будто кошка ее дерет какая и пух выцарапывает. А колокольцы прячутся, в бутоны стягиваются, хотят уцелеть и не идут к рукам ее как то было ранее. Не человек она, ей чужды эмоции эти, не должно в ней их быть. И если волк от одиночества воет на луну, то сейчас ее глотку раздирает иной, но почти такой же звериный вопль. Всего раз побывала она в лапах инквизиции и вливали ей в рот раскаленное железо, и даже то снесла она тогда легче, чем сейчас это наваждение. Ногтями дерет шею, плечи, подбородок, расчесывает до крови, до мяса, до белой кости на ключице.

[nick]Ведьма[/nick][status]будь со мной[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/001c/1a/2f/23/51553.png[/icon][sign]Будь со мной рядом, не подведи, -
Капля яда не повредит.[/sign][info]<div class="lz"><n><a href=>Шифра Калле, unk</a></n> А я иду, а я иду, - и злая кровь во мне играет. </div>[/info]

«Палач Раил был слеп и глуп!
Натянул траурный тулуп,
Молот свой он поднял ввысь,
И ведьме по голове - хлобысь!

Но только в темечко попал!
Головы ей не сломал!
У ведьмы волос алый-алый!
Пропитался кровью одичалой!

Она на метлу запрыгнула и улетела,
А на ее место легло другое тело!
Казнили-казнили слепого палача!
Так решил инквизитор сгоряча!

Не натравить собак цепных,
Больших, голодных, злых!
Ведьма та не ходит по земле!
Она летает, летает на метле!»

[indent] Удар молота ей снится ночами, он звенит в ушах, оглушает, выдергивает из объятий сновидений. Ей оскал чьей-то улыбки никак не вспомнится и душу изводит, хотя даже не ей, а супругу рогатому принадлежит. Кто-то проклял ее, что даже древняя магия отказывалась помогать найти утерянные воспоминания. Не показывала заговоренная вода ей лицо суженого, какой мог украсть покой девицы и скрывался вечно во тьме. Рыжая долгое время по свету ходила, днем спала на чьей-то крыше в облике и перьях вороны, а по ночам входила в дома вместе с мороком. Вглядывалась по-птичьи в лицо каждого, старого и младого, и самого малого, и даже женщин стороной не обходила. Рыскала среди нелюдей, упырей будила на кладбищах, заставляла могилы разрывать, да усопших ей являть. Русалок и утопленниц принуждала со дна болот своих жертв доставать, черепа к берегу складывать. Даже в дверь Ада постучалась, с мужа взыскала ответ, есть среди полученных им душ тот, по которому она мается? Нигде не было его, сгинул, как пепел был меж пальцев растерт и словно не существовал вовсе.
[indent] А волк с ног ее валит в эту зелень юную и в землю еще влажную, да сухими осколками ветвей покрытую. Кожу они царапают, но все равно воет ведьма и беснуется, рычит и роет пальцами тварь под собой, словно прямо здесь решая могилу себе сыскать. Не научил никто с дурным в голове совладать и поражения с достоинством принимать, такое не по нраву ей, не по духу ее дикому и необузданному. Но волк рыком своим к инстинктам в сероокой взывает, та фыркает, прислушивается настороженно. Ходит на своих длинных лапах он туда-сюда, накидку ей тащит, да укрывает, а у нее глядя на его клыки мысли об охоте. Надо выйти с ним в чащу, в самую глушь, встать бок о бок на четвереньки, да разойтись в разные стороны и застать дичь врасплох. Загнать ту в ловушку и загрызть, испив крови горячей и ощутить как на языке жизнь обращается смертью, горчить начинает и хладеть.
[indent] Его нос влажный и холодный, будоражит кожу, когда она серыми острыми глазами впивается в эту черную морду. Верно, надо идти. Идти домой, да воротиться за кувшином, иначе лес сунет в тот свои наглые пальцы-корни, а там слишком много для него будет. Девица не бодрится, тащится почти уныло взад, а потом оба они вертают обратно в сторону избы. И чем ближе та, тем сильнее рыжая головой крутит по сторонам, да жмет глиняный сосуд к груди. Опускается ее ладонь к уху черному, по кромке его очерчивает и за него опускается. Скребет ногтями по шкуре его звериной, да все вспоминает детские песенки, что собирала невольно краем слуха своего.
[indent] - Живот, а живот, а голос человечий хочешь? - Склоняется над ним полыхающей ивой, сверху вниз в глаза заглядывает, да внезапно языком по лбу его проходит, это вместо поцелуя ему будет. А у девицы снова что-то в голове неладное творится, да смех на губах ее алых трепещет, вот-вот разразится во всю глотку.
[indent] - А может тело желаешь как мое? Мы выберем тебе любое, станешь девицей их как платья примерять, да любоваться, капризно осматривать себя, авось полюбится! Так и станешь носить! - Рыжая многое знает и гримуар ее толстый оплетен чешуей. На нем нет замка, но есть зубы, та всякий раз кровью их своей смазывает, пробуждает ото сна и к голоду. Волк уже видел книгу ту, у которой каждый разворот и страница пахнут по-своему, шепчут тихо, но целым хором и потому неразборчиво. Молода с виду, но все же стара и оттого забывает все давнее, всякий раз ищет, да найденному в строках удивляется, будто не сама ведьма писала все это, а кто-то за нее. Другая она, что под проклятьем не ходила и хоровод в шабаш не водила.

[nick]Ведьма[/nick][status]будь со мной[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/001c/1a/2f/23/51553.png[/icon][sign]Будь со мной рядом, не подведи, -
Капля яда не повредит.[/sign][info]<div class="lz"><n><a href=>Шифра Калле, unk</a></n> А я иду, а я иду, - и злая кровь во мне играет. </div>[/info]